Анхен и Мари. Прима-балерина - Станислава Бер

Господин Орловский вытер глаза тыльной стороны кисти.

– Константин Михайлович, Ваше превосходительство… Мы ведь верой и правдой… Вы что же не верили в нас? – спросил господин Громыкин, стоя перед начальником.

– Да верю. Как не верить-то? Но всё же… За пять дней раскрыли дело! Справились! Ай, шельмы! Люблю вас всех.

Господин Самолётов наклонился к Анхен и зашептал.

– Сам государь-император господина Орловского хвалил. Обещал представить к государственной награде за поимку убийцы.

– А-а-а. Тогда понятно, откуда подул ветер южный, – сказала Анхен. – Аж в жар бросает лихого кавалериста.

Обер-полицмейстер встал.

– Объявляю благодарность и царское благоволение, – заключил он и вальяжно вышел из кабинета сыскарей.

* * *

Лето наступило неожиданно. То дул пронзительный северный ветер, пробирая гуляющих по гранитным набережным Петербурга до костей, а то вдруг солнце вступило в свои права и расщедрилось – дарило людям тепло и радость, радость и тепло. Весёлое щебетание птиц перекрывало грохот, крики носильщиков "Поберегись!" и паровозные гудки.

Анхен стояла на перроне Николаевского вокзала, покачивалась в нетерпении. Мари щурилась даже в очках. Вот-вот подойдёт поезд, и они, наконец, увидят маменьку. Только сейчас Анхен поняла, как сильно скучала.

– Мама! – вскрикнули хором Анхен и Мари и подскочили к вагону.

Игуменья с трудом спустилась на перрон, держа подмышкой плоский прямоугольник, упакованный в тряпицы и перехваченный верёвками. Близнецы кинулись к матери, забыв о приличиях.

– Девочки мои дорогие, – сказала Эмма со слезами на глазах, обнимая дочерей. – Как я рада вас видеть, вы себе представить не можете.

– Можем, – сказала Мари.

– Мы тоже рады очень, – добавила Анхен, оторвавшись от Эммы.

Она взглянула на мать. За время разлуки Эмма успела состариться. Из-под чёрного апостольника и клобука выбивалась не золотистая прядь, как раньше, а седая. Лицо покрыла сеточка добрых морщин – лучиками они расходились от уголков глаз. Только щербинка между передними зубами осталась прежней, и глаза как раньше светились зелёным цветом – чистые изумруды.

– А где багаж? – спросила Анхен.

– Привезут. Не беспокойся, моя практичная дочь, – улыбнулась Эмма.

Дома маменька из багажа – увесистого баула, достала подарки. Акулине подарила икону Спасителя в античной ризе и платок. Старая служанка расплакалась, долго целовала Эмме руку – совсем недавно её нянчила, а теперь, глянь-ка, игуменья стала! Мари Эмма привезла Евангелие в кожаной обложке. Анхен досталась иллюстрированная библия – священные тексты дополнялись весьма забавными рисунками.

– Спасибо! – опять хором сказали близнецы, переглянулись и засмеялись.

Рядом с матерью они почувствовали себя опять детьми. Как оказалось, это чувство надобно беречь пуще всего, ведь оно не повторится ни с кем другим.

– А Анхен обзавелась женихом, – совсем уж по-детски наябедничала Мари.

Когда разобрали багаж, и Эмма умылась с дороги, все уселись за прямоугольным столом под голубой керосиновой лампой пить чай с уральскими деликатесами – вареньем из лесной смородины и душистым мёдом.

– Вот как? Давно пора, я считаю. Что же вы мне не писали об этом? – спросила-укорила маменька, глядя на Анхен.

– Не успели, – быстро и за сестру ответила Мари. – Анхен так долго мариновала Ивана Филаретовича с ответом, что я думала, он не выдержит и бросит её. Так что же тебе писать? Расстраивать только, я считаю.

– Не слушай её. Завидует и врёт бессовестно. Нет у меня жениха никакого, – сказала Анхен и грозно взглянула на сестру.

– А кто тебе жизнь тогда спас, когда шпионка тебе в шею заточенную иголку хотела всадить? Я что ли? – продолжала Мари.

Эмма испуганно посмотрела на Анхен.

– Там не так всё вовсе было. Не волнуйся, маменька. К тому же Мари отчасти права. Господин Самолётов оттолкнул девицу и да… спас мне жизнь, – сказала Анхен.

– Во-о-от! А разве ты после этого не дала согласие? – спросила Мари.

– Я ещё думаю, – ответила Анхен. – Лучше расскажи маменьке про доктора.

Анхен чуть наклонила голову и приподняла брови. Получай, любимая сестрёнка!

– Ах, как много я пропустила из Вашей жизни, девочки! – воскликнула Эмма, уставившись теперь на Мари.

– Про доктора и рассказывать нечего. Я тоже пока думаю, – решила повторить за сестрой Мари.

– Господин Самолётов, как я поняла, по сыскной части. А доктор что же? Где вы с ним познакомились? – не отступала мать.

– Да он тоже там же. При полиции он служит. Эксперт. Во! – сказала Мари и подняла указательный палец вверх.

Эмма взяла чашку из семейного сервиза за тонкую фарфоровую ручку и сделала маленький глоток чая в задумчивости.

– Значит так. Слушайте мать, дети мои. Мы с вами поступим таким образом, и не спорьте даже, – сказала она, поставив чашку на стол. – Вечером я жду ваших кавалеров на ужин. Надобно знакомиться. Согласны?

Акулина постелила на стол праздничную скатерть с вышивкой и вензелями – старинную! – ещё от приданого матушки Эммы осталась. Хранила её Акулина, берегла как зеницу ока, но тут, конечно, не поспоришь – повод, заслуживающий фамильной скатерти. Старая служанка разгладила образовавшуюся складочку, оглядела стол – нет ли пятен? – осталась довольна и пошла, шаркая, на кухню за закуской.

Гости не заставили себя долго ждать. Иван Филаретович в костюме с иголочки, в рубашке со стоячим воротничком и в галстуке с толстым узлом стоял в прихожей ровно в девятнадцать ноль-ноль. Яков Тимофеевич не в столь модном платье, как у сыщика, а скорее, в экзотическом наряде расположился рядом. Если господин Самолётов вытянулся по-офицерски во фрунт, то доктор держался расслабленно, отстранённо. Барышни провели кавалеров в гостиную и представили их маменьке.

– Добрый вечер! Как доехали? Не докучали ли Вам навязчивые попутчики в дороге, матушка? – с наскока закидал Эмму вопросами Иван Филаретович. – Всё-таки путь неблизкий.

При этом он успел подарить игуменье букет скромных, но необычайно нежных пионов, поцеловать руку и широко улыбаться.

– Дорога была лёгкой и быстрой, – сдержанно ответила Эмма, вдыхая цветочный аромат. – Благодарю Вас.

Господин Самолётов обошёл гостиную и остановился как вкопанный у стены между двух окон.

– Позвольте спросить. Что за дивный портрет появился в гостиной? Раньше его здесь не было, – заметил Иван Филаретович.

Все взгляды устремились на стену. Эмма, с букетом пионов, подошла к молодому человеку и встала рядом.

– Да. Не было. Я привезла его из монастыря. Он мне от бабушки достался, а я решила девочкам подарить. Это портрет Ганса Оружейника. Нашего немецкого предка, – сказала она, разглядывая картину.

Ганс с щербинкой, выделяющейся между подкрученными усами, стоял в обнимку с ружьём-фузеей и улыбался.

– Так значит, Анна Николаевна германского происхождения будет, – сказал господин Самолётов, оборачиваясь.

– Значит, будет. Ганс носил фамилию Хельмшмидт. Потом его заводчик Демидов окрестил Ростоцким, –