Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

– Что тут у вас, милуетесь? – подмигнула зашедшая в горницу Прасковья, сестра Микитки. – Нанежитесь вдоволь после свадьбы. Иди, Никита, отец зовет.

Лишь в обед поехали Вороновы домой, еле вырвавшись от хлебосольных хозяев.

– Наелась я на славу, – хлопала себя по животу Ульяна. – Таких мясных пирогов да запеченной стерляди не видала я…

– Хорошо живут, богато, – вздохнул Василий.

Стол в доме Ерофеевых поразил воображение не одной Ульяны. На кочковатой дороге семья пыталась удержать в животе городские яства.

* * *

Встречи Аксиньи с Григорием продолжались. Становилось все теплее. Деревья оделись в нежную дымку, трава зазеленела густым ковром. Девки с парнями ходили, песни пели, хороводились. Самые смелые по опушкам расходились, чтобы наедине поговорить о чувствах своих, помиловаться. На Троицу они просили у родителей благословения.

– Голодранцам деньги считать не надо, – говорил Василий.

«Счастливые они, бедняки, – вздыхала дочь. – Нет над ними воли лютой отцовской».

Теплый дождь с первой грозой освежил молодую листву. Пьянящий воздух наполнял безоглядным счастьем, казалось, что природа дает повеление людям и зверям: любите, радуйтесь, благодарите Бога за этот чудесный мир.

Аксинья переплела косу, завязала повязку из желтой мягкой кожи. Она улыбалась, мурлыкала песенку и думала о милом.

– Аксинья, – брат схватил ее за руку, когда она вышла за ограду.

– Ты чего, Федя? Тороплюсь я.

– Ты счастливая. Я вижу.

– Да… Весна, что ж печалиться?

– Сестра, ты, цветешь… На лице написано… Отцу не по нраву придется…

– Да, Феденька. Некогда мне, подружки ждут.

Она быстро шла, оставив встревоженного брата позади, юбка путалась в ногах, а мысли суматошно перескакивали с одной на другую. Как брат догадался? Что отцу сказать? И что ж теперь делать с той мешаниной, в которую превратилась ее жизнь? Еще совсем недавно была она простой и ясной, как весеннее небо. А теперь Оксюша чувствовала себя птенцом, только вставшим на крыло. Раскинула крылья и полетела. Лишь не упасть с самой высоты.

* * *

– Разговаривала я, Гриша, с женихом своим, – рассказывала Аксинья, срывая ярко-зеленые пахучие молодые листочки мяты. – Он тоже не горит желанием меня в жены брать.

– Как так? Не понимаю я его, – улыбнулся парень.

– Да не подходим мы друг другу, как лань и волк, как голубка с коршуном. Нравятся ему другие девки… А мне люб другой. Хоть лбом об стену бейся.

– А я знаю, как расстроить свадьбу вашу с Микиткой!

Быстро Григорий скинул косоворотку, бросил ее на траву.

– Иди сюда, Аксиньюшка.

Вырвав из рук ее корзинку с мятой, Григорий повалил ее на траву. Быстрые ловкие руки стянули сарафан с девушки, задрали до шеи рубаху. Невзирая на ее возражения, кузнец властным поцелуем закрыл рот, стал гладить юное, не знавшее ласк тело. Дыхание сбивалось, пот выступил на разгоряченных телах.

– А титьки какие маленькие да упругие, как раз в мою ладонь, – горячая кожа Григория касалась прохладной нежной кожи Аксиньи, голова ее кружилась, разум терялся в сладости ласк.

Внезапно что-то остервенело кольнуло голое бедро, Аксинья прихлопнула комара… и пришла в себя.

– Гриша, – отпихнула кузнеца девушка, – не надо так. Грязь это, срам. Я хочу, чтобы по-людски все было. После благословения родителей… после венчания.

– Бисова девка! Да разве ж можно так! – со стоном Григорий откатился в сторону. – Мужикам это мука великая – бабу помять да дело свое не завершить.

Вокруг насмешливо зудели разошедшиеся после дождя комары. «Спасибо вам», – поблагодарила Аксинья божьих тварей, вовремя напомнивших ей о девичьей чести.

Встала с травы, чуть не ставшей свидетельницей ее греха, поправила рубаху и надела сарафан, Аксинья повернулась к кузнецу:

– Все будет у нас только после венчания. Я придумала, что делать будем…нет другого пути… А мята-то вся раскидана! – девушка стала ползать ее собирать. – Хоть помог бы мне, что ли.

Со вздохом кузнец отряхнул рубаху, поправил портки.

– Давай корзинку. Как холоп я твой. Что скажешь, то и делаю, – опустился на траву Григорий, растирая ароматный лист.

– Ты о чем это?

– Ты не забыла, кто главный? Мужик. Я рабом твоим не буду, даже не надейся – Он встал на ноги, выкинув небрежно собранную траву.

– Ты мне мужем будешь. За тобой пойду, куда захочешь, Гриша. – Аксинья опустилась на колени перед парнем и прижалась лбом к его животу.

– Погорячился…

– Виновата я… Прости, миленький.

– Ты осторожней! Будешь так прижиматься – опять без сарафана останешься.

Взявшись за руки, они медленно шли по лесу, беззаботно смеясь.

– О как! Григорий нашу травницу сопровождает! – несколько девок открыли рты.

– В ученики, что ль, подался? Кузнечное мастерство не кормит? – раздались насмешливые голоса.

– По лесу гуляем, травы собираем. Нельзя, что ль?

– Можно, Гриша, можно. – Марфа проводила пару задумчивым взглядом. – Вот вам и городской жених. Мало Аксинье солекамского парня да Семки, еще и Гришка ей понадобился. Пойду-ка я в деревню побыстрее.

Кузнец сразу приглянулся Марфе. Не девка молодая, не старая баба, она не могла отыскать себе мужа по нраву. Желторотые юнцы вдову не интересовали, молодые мужики все при женках были. Вдовцы в годах не выдерживали ее сладострастной натуры. Много полюбовников ночевало тайком в ее избе. Но замуж никто не звал. Марфа особо и не кручинилась, привольная жизнь ее устраивала. До встречи с Григорием.

– Расскажу я про тебя, потаскушку, родителям. Зададут они тебе трепки, – шептала Марфа. Она бежала в деревню. Лишь бы опередить!

На краю леса Аксинья рассталась с Гришей. Все ближе дом и тягостный разговор с отцом.

– Ну рассказывай, дочка, с кем по лесам шляешься? – ноздри отца раздувались, рот кривился. – Перед кем, мокрохвостка, подол задираешь?

– Батя, прости меня, дуру, – бухнулась на колени дочь. Таким она отца не видела никогда. Побледнев от гнева, он смотрел на любимую дочь как на мокрицу, которую следовало бы раздавить.

– Прости, говоришь?! Мать, ты-то знала? – Василий обратил свой взор на хозяйку.

– Не знала я, Васенька. Ведаю только, что не хотела Аксинья за Микитку замуж выходить.

– Ах, не хотела, – еще больше взъярился отец. – Кормишь, наряжаешь, холишь и лелеешь ее. А она… неблагодарная! Жениха богатого нашел, другая бы в ножки кланялась да счастлива до гроба была. А эта… таскается по лесам с колченогим…

– Он не колченогий. Охромел на одну ногу, – пробормотала Аксинья.

– Ты еще смеешь возражать! В клеть ее! Под замок! На хлеб и воду! Нет… На одну воду! Пусть подумает! Перед всей деревней опозорила! Честного имени лишила!

Понурив голову, Аксинья пошла в клеть. Сундуки, утварь, остатки квашеной капусты, связки лука. Теперь ее темница.

Мать закрыла тяжелый амбарный замок, не сказав ни слова