Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская

«…Гольдшмит, по словам отца, стал меньше ростом и потерял не только гипнотическую силу, но и дар распознавать людей. <…> Умерли они в один год — 1957-й[323]. Гольдшмит раньше. Но я не сказал об этом отцу — он был тяжело болен. Опять началась травля со стороны художников-врагов, а прошлые друзья действительно его предали… Но Владимир Гольдшмит остается легендой и теперь, так же как и Александр Волков. Это были два поэта-бродяги. Они были поэты жизни. Слышал, что Гольдшмит тоже писал стихи… Не знаю. Знаю только, что весь его архив, а он многие годы занимался теорией индийской йоги, писал воспоминания, попал в руки каких-то мошенников и бесследно исчез»[324].

Такова была атмосфера Ташкента второй половины 1920-х годов, когда там жил и работал Николаев — Усто Мумин.

Созданный в 1927 году ташкентский филиал Ассоциации художников революционной России (АXРР) ставил «задачи отражения в искусстве революционных преобразований жизни»[325]. Николаев какое-то время входил в эту организацию. Усто Мумин пишет в автобиографии:

«Участвуя на собраниях филиала АXРРа, я недолго в нем состоял, т. к. Ташкентский филиал только по названию был революционной организацией, а фактически объединял скорее пассивную часть художников — учителей рисования, дилетантов и т. д.»[326].

Заметка о выставке Ассоциации художников революционной России. Газета «Правда Востока». 1928

Судя по тому, как он быстро покидал сообщества коллег, можно предположить, что его не устраивал сам процесс хождения строем, не говоря о подчинении директивам, спущенным с идеологического верха.

На вторую половину 1920-х годов выпадает работа в театре, которая впоследствии займет в творческой деятельности Усто Мумина одно из важных мест. Сам художник считал, что склонность к работе театрального художника была зачата еще в Воронеже Вячеславом Ивановым.

«В эти годы, 1926–28, я попробовал себя на театре, проработав в театре им. Свердлова художественным постановщиком в течение сезона 1927–28 гг. 10 новых постановок были выполнены мною: „Кармен“, „Трильби“, „Паяцы“, „Галька“ и другие. К сожалению, могу на сегодняшней выставке показать очень небольшое количество эскизов, случайно уцелевших, так как в те годы я не придавал большого значения своей театральной деятельности. Вспоминая этот этап работы, я должен признать, что оценка моя была неправильной, что напряженные поиски на театре принесли мне определенную пользу в моей дальнейшей работе»[327].

В 1929 году художники объединились в сообщество «Мастера нового Востока», куда среди прочих вошли Александр Волков, Михаил Курзин, Семён Мальт, Владимир Рождественский{50}, Александр Николаев и др.

Николаев продолжает сотрудничать в качестве художника с редакциями газет и журналов: «Правда Востока», «Қизил Ўзбекистон», «Ер Юзи», «Семь дней», «Муштум».

В 1920-х Усто Мумин выставлялся несколько раз. На вопрос анкеты в Личной карточке члена Союза советских художников «На каких выставках участвовал своими произведениями?» он ответил так:

«1925 — персональная с художником Уфимцевым выставка „Старый Самарканд“ в городе Самарканде;

1926 — персональная выставка в Музее искусств (ныне Дворец пионеров);

1928 — выставка филиала АXРРа»[328].

В рисунках Николаева, как отмечает Софья Круковская, на смену идеализации феодального прошлого пришло:

«…вдумчивое отношение к действительности, впервые раскрылись присущие художнику черты мягкого юмора. В этом отношении характерна серия „Афганских зарисовок“, опубликованных в журнале „Семь дней“, который издавался в Ташкенте в 1927–1929 годах и широко предоставлял свои страницы графическим работам местных художников. Не теряя изящества своего графического почерка, Усто Мумин уже иронизирует в этих рисунках над старым бытом — над муллой, обучающим в старометодной школе ребятишек, над гадальщиком, обманывающим народ. В этих незатейливых по своей форме, но глубоко схватывающих национальный колорит и отличающихся повествовательностью набросках уже ярко проявляется критическое отношение художника к пережиткам старого»[329].

Исследовательница, понятно, следует курсу проработок, которые применялись к художникам вообще и к Николаеву в частности. Под идеализацией феодального прошлого, безусловно, имеются в виду юноши-бачи, которые стали излюбленными героями картин Усто Мумина.

Смею предположить, что в итоге, не вписавшись в крепчавшую советскую идеологию, не желая творить подконтрольно, Николаев решает уехать из Средней Азии. Конец 1920-х — время его отъезда в Ленинград. (Я намеренно избегаю указания конкретной даты отъезда, так как в источниках есть расхождения: Софья Круковская называет годом отъезда 1930-й, в подневных записях Михаила Кузмина годом приезда Александра Николаева в Ленинград назван 1929-й, а в анкетных данных рукой Николаева указаны годы пребывания и работы в Ленинграде — 1928–1930-е[330]. Более того, даже варьируется время пребывания Николаева в Ленинграде. Так, С. В. Шумихин называет 1935 год, якобы до этого времени он «работал в Лендетгизе, оформляя детские книги»[331].)

6. Ленинград — Ташкент — Москва

Летом 1925 года Николаев приезжал в Ленинград на разведку, о чем есть свидетельство в дневниковой записи поэта Михаила Кузмина от 12 июня 1925 года: «…приходил ко мне Николаев из Самарканда, трогательный и талантливый, кажется, художник, ищущий подкрепление идеологии»[332].

В 1929-м он с семьей переезжает в Ленинград жить и работать. В дневнике Кузмина от 16 июня 1929 года записано:

«Возвращался не слишком поздно. Звонил Геркену, Ходасевич и Серёже Радлову. Сговорился. А без меня был Николаев из Ташкента. Это приятно. Приехал совсем. Приводил какого-то молодого человека»[333].

На следующий день, 17 июня:

«Потом миленький мальчик предупредил <по телефону> о приходе Николаева, но последний его не привел, а только рассказывал»[334].

18 июня:

«После чая пришла О. Н.[335] и совсем опоздал Николаев. Притащил он своего сына показывать. И вышли вместе»[336].

Если Кузмин иронично называл четырехлетнего мальчика «молодым человеком», то это был Алеша.

Когда случилось знакомство Николаева с Михаилом Кузминым, сказать сложно, но есть предположение, что их познакомил Лев Пуцилло, художник, скульптор, живший в Ташкенте в 1926–1930 годах. Так или иначе, но Николаев идет за помощью к Кузмину. Туда же захаживали обэриуты[337], в частности Константин Вагинов{51}(он был любимым учеником Кузмина). Можно предположить, что Николаев пересекался с кругом Даниила Хармса{52}, Николая Олейникова{53}, Евгения Шварца{54} (в соавторстве со Шварцем у него вышла детская книжка).

В анкетных данных, приводимых Николаевым, его ленинградская трудовая деятельность выглядит так: художник-иллюстратор в издательствах «Красная газета»[338], «Вокруг света», отдел детский книги Ленгиза, Детгиз.

Вероятно, словом «Детгиз» Николаев назвал (по прошествии времени) детский отдел Госиздата в Ленинграде, так как собственно издательство «Детгиз» было создано в 1933 году. Именно этот детский отдел Госиздата с 1924 по 1933 год возглавляли два редактора — Маршак и Лебедев, именно этот отдел стал базой будущего Детгиза.