Кремень и зеркало - Джон Краули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Будет ли мне позволено, – произнес он наконец, – просить гостеприимства под этим кровом? И я бы не отказался посидеть у огня, если вы топите очаг. Я не причиню никаких хлопот.
Он медленно протянул к ней руки ладонями вверх, словно желая показать, что при нем нет оружия. Инин почудилось, что ладони его светятся в полутьме прихожей – тем слабым светом, каким мерцают во мраке серебряные вещицы и створки морских ракушек.
– Да, проходите! – опомнилась она. – Посидите, погрейтесь. Я бы и не подумала вас прогнать!
Гость стащил с себя плащ, отяжелевший от воды, и последовал за Инин в большую комнату, где было потеплее да и света побольше. Миг-другой он постоял, озираясь вокруг так, словно составлял опись вещей, имевшихся в комнате, или пытаясь припомнить, не бывал ли он здесь когда-нибудь раньше. Затем прошел в теплый угол у очага и повесил там на крючок плащ и шляпу.
– У нас редко бывают гости, – сказала Инин.
– Странно, – отозвался гость. Волосы у него оказались седые и редкие, а лицо – такое же белое, как ладони, которые по-прежнему будто светились даже теперь, в свете очага и лучин. Большие бледно-голубые глаза смотрели на Инин с какой-то насмешливой печалью, от которой ей стало не по себе.
– Что же тут странного? Мы далеко от проезжих дорог.
– Но это лучший дом во всей округе. И если путник не поленится сделать крюк, то, быть может, найдет здесь что-то получше глотка воды.
Ей бы возмутиться от такой расчетливости, но Инин не смогла, а потому просто сказала, что думала:
– Вы здесь чужой.
– О да.
– И откуда же вы?
Он проговорил какое-то шотландское название, едва помещавшееся во рту, и добавил, что зовут его Сорли.
– Как Сорли-Боя?
– Не из этого клана. Не этой фамилии, – сказал он с легкой улыбкой, от которой у Инин мелькнула мысль, не врет ли он, а потом еще одна – пусть даже и врет, ей-то какое дело?
– А вы, позвольте спросить, как прозываетесь?
– Инин, – сказала она, отводя взгляд.
– Спору нет, – снова улыбнулся он; и верно, ведь по-ирландски «инин» – это просто «девушка».
– Инин Фицджеральд, – уточнила она.
Другой бы на его месте отстал от нее. Но она уже понимала, что этот Сорли не успокоится, и действительно, он тут же спросил, отчего это люди с такой фамилией забрались так далеко на север.
– Долгая история. – Она пожала плечами и снова повернулась к окну. Ближний испанский корабль уже прочно сидел на мели, зияя пробоиной в борту и набирая воду. Волны прибоя раскачивали его, и казалось, корабль тяжело дышит, как умирающий бык. Кругом колыхались обломки, доски и бочки. Инин прищурилась, пытаясь разглядеть, не цепляются ли за них люди. Ей вдруг стало страшно: она поняла, что море может забрать не всех. Кто-то из этих десятков и сотен уцелеет. И они выберутся на берег. Испанцы. Испанские солдаты. Что же тогда будет?
– Это всего лишь люди, – заметил Сорли.
Весь день Инин не могла думать ни о чем, кроме как об этих кораблях. Голова была занята только ими, и ей даже не показалось странным, что гость словно прочел ее мысли.
– Так сейчас по всему побережью, – продолжал он, – от Донегала до Керри. Кораблей разбилось без счета. А из людей мало кому удается выплыть.
– Зачем они сюда приплыли? И почему так много?
– Не намеренно. Сюда они не собирались. Они плыли завоевывать Англию. Но море и ветер пригнали их сюда.
Инин обернулась к нему.
– А откуда вы столько знаете о них?
– В дороге я всегда держу глаза и уши нараспашку.
– Значит, вы пришли с юга.
На это он ничего не ответил. Ветер набрал силу и оглушительно свистнул; дождь свирепо хлестнул по соломенной крыше, а снаружи через двор что-то с грохотом пронеслось – то ли ведро, то ли грабли. Инин вздрогнула от внезапного шума, а отец на своей лежанке застонал и забормотал покаяние: проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою…[82] Сорли вскинул голову и уставился наверх, в полумрак настила.
– Кто еще в доме?
– Мой отец. Он болен. – «Безумен и при смерти», вот как следовало бы сказать. – Еще служанка. Но она пошла к морю посмотреть на корабли.
– Когда испанцы выберутся на берег, – сказал Сорли, – их всех перебьют. Они будут без сил, нахлебаются воды. Легкая добыча. Кого-то забьют мотыгой или топором, кого-то забросают камнями или зарежут. Так что и тот, кто не утонет, долго не проживет. – Все это он произнес так спокойно, словно рассуждал о чем-то, что случилось давным-давно, много лет назад. – Надо же так влипнуть! Уцелеть в море, но, как на грех, не уметь связать двух слов по-ирландски.
– Не может быть… они не… Она все-таки была из Джеральдинов, из норманнов, пусть и павших так низко, а потому не питала иллюзий по поводу тех, кто жил внизу, в деревне. Но перебить испанцев, своих верных друзей, только из-за то, что они чужаки, – это даже ей казалось немыслимым дикарством. А Сорли только улыбнулся своей тонкой улыбкой, словно приклеенной к губам, и Инин подумалось, что он улыбается так же, как хмурятся ястребы, – не по настроению, а в силу какого-то свойства натуры.
– У вас не найдется чего-нибудь поесть? – спросил он. – Я, по правде сказать, уже ужинал, но это было вчера.
Инин вспыхнула от стыда – за долгие годы изгнания она совсем забыла, как принимать гостей! – и пошла искать, что можно подать на стол. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, она вскрыла одну из немногих оставшихся бочек и нацедила кувшин красного вина, прихватила селедки и хлеба и вернулась к Сорли. Тот уже сидел на скамеечке у огня, разглядывая свои бледные, длиннопалые руки.
– Видите, сколько сегодня нанесло с моря? – сказал он, и только теперь Инин поняла, что руки его припорошены какой-то белой поблескивающей пудрой. – Это соль, – пояснил он.
Такой же белый налет покрывал и лицо гостя. Инин приняла его слова на веру, не задумавшись о том, что камни и плавник, долгое время проведшие в морской воде, и впрямь могут покрыться белой коркой, но с ее-то лицом и руками ничего такого не происходило, хотя она частенько целыми днями гуляла по берегу. Она принесла миску воды, и Сорли сполоснул руки, но,
