Когда-то был человеком - Дитрих Киттнер

Конечно, были и такие редакторы и репортеры, которые серьезно относились к своему журналистскому долгу и пытались давать объективные сообщения. Среди них иные даже более или менее симпатизировали нам. Но других было больше: по их материалам часто было видно, что автор целиком и полностью находится в лагере противника. При этом репортер не всегда действовал в соответствии со своими убеждениями, иногда – просто из желания сохранить положение, а порой бездумно – по привычке пользовался полицейскими источниками.

Нужны были контрмеры. Вскоре по примеру полицай-президента мы стали ежедневно устраивать пресс-конференции и делали это в течение всего периода протеста. Это давало возможность подробно разъяснять цели и требования, тактику и стратегию «Красного кружка», комментировать события минувшего дня, вносить коррективы в искаженную информацию, представлять свидетелей полицейских репрессий, короче – создавать противовес односторонней официальной информации. Журналисты вскоре сообразили, что у нас можно получать фактуру из первых рук, что к ним здесь относятся корректно и помогают в работе по мере сил. Они также быстро смекнули, что наши заявления базировались на фактах, так что со временем у нас сложились отношения взаимного доверия. Хотя в целом пресса ни в коем случае не поддерживала «Красный кружок» (материалы не были всегда объективными даже по понятиям буржуазной журналистики), но кое-какие нюансы все же появились. К примеру, можно было прочесть: «Как всегда, данные полиции и руководства демонстрации о численности участников резко расходились: полиция считает, что собралось максимально 1700 человек, в то время как руководители называют цифру около 10 тысяч. По оценкам нейтральных наблюдателей, участвовало от 3 до 4 тысяч человек…» В действительности было 10 тысяч, но теперь полицейские данные хотя бы не принимались слепо на веру. Маленький, но все же прогресс.

Журналист Иоахим Зюс явился на первую пресс- конференцию со словами: «Скажу вам сразу, господин Киттнер: я – член ХДС. Но тем не менее хочу попытаться давать объективную информацию». В рамках своих возможностей он затем действительно более или менее придерживался данного обязательства. Это делает ему честь.

На пресс-конференции приходили почти все представители местной и общенациональной прессы. Единственное исключение составляла занимавшая ведущие позиции «Ганноверше альгемайне цайтунг», пребывавшая первое время в гордом одиночестве. Соответствующими были и публиковавшиеся на ее страницах материалы. Перед началом митинга, в котором участвовало 11 тысяч человек, мы однажды зачитали одно из таких сообщений, в котором описывались происходившие накануне события. Естественным откликом были возмущенные выкрики, вырвавшиеся из многочисленной толпы. «Мы осуждаем эту корреспонденцию как одностороннюю и тенденциозную, – заявил один из выступавших, – газета должна принять к сведению, что 11 тысяч демонстрантов с их семьями тоже являются ее читателями и подписчиками, по меньшей мере потенциальными. Если она немедленно не перестроится и не начнет освещать события объективно, мы завтра же без колебаний, вот на этом месте, выступим с призывом отказаться от подписки на нее».

На следующую пресс-конференцию, как ни в чем ни бывало, явился представитель газеты, публично подвергнутой критике. В дальнейшем ее отчеты несколько улучшились. Вот что значит осознать свою силу и использовать ее.

Однажды на очередной утренней пресс-конференции появился элегантный господин, которого никто из нас не знал. Вопросов он не задавал, но усердно все записывал. Лист бумаги, куда вносили свои фамилии присутствовавшие журналисты, он, не оставив автографа, небрежно передал соседу. Я незаметно навел справки у журналистов – никто его раньше никогда не видел. Мне не оставалось ничего другого, как выяснить у него непосредственно:

– А вы из какой газеты?

– Я здесь как частное лицо.

Это вызвало изумление, поскольку приглашения получали только представители прессы и радио.

Я копнул глубже:

– А откуда вы узнали о пресс-конференции?

– По служебным каналам.

– И где же вы служите?

– В уголовной полиции. – Это прозвучало несколько вымученно.

– А где будут опубликованы ваши заметки? – продолжал расспрашивать я.

– Могу вас успокоить, все это – для моего личного архива. Я пришел сюда из чисто личного интереса, специально взял свободный день.

Такая наглость вызвала всеобщий смех.

– Но ведь вам известно выражение – полицейский всегда при исполнении? – сказал я с издевкой.

– Это верно, – подтвердил он, лицо его густо покраснело.

Мы оставили любознательного шпика в покое: ведь все равно пресс-конференция предназначалась для широкой общественности, и узнает ли наше мнение полицай-президент завтра утром из газет или на несколько часов раньше, не имело в конце концов никакого значения. Сам же он повел себя не столь либерально. Когда я на следующее утро позвонил в дирекцию полиции и справился, не могу ли я в качестве ответной услуги прийти на их пресс-конференцию, мне дали от ворот поворот. Все же порой я бываю немного наивным…

Но уж предел наивности продемонстрировало несколько дней спустя агентство, рекламирующее стиральные порошки какого-то американского концерна. В то время коммерческие стратеги придумали особенно глупый телесюжет. Гигантскую белую простыню демонстративно пачкали перед телекамерой, затем заталкивали эту «самую громадную простыню в мире в самую крупную в мире стиральную машину», засыпая туда, разумеется, самый лучший в мире порошок. После чего вертолет поднимал в воздух для просушки эту теперь уже, разумеется, белоснежную простыню, а на земле толпа женщин (нанятых, разумеется, за деньги) ликовала до небес.

И вот теперь один из этих рекламщиков позвонил мне и предложил перед началом митинга расстелить простыню прямо на земле, пусть-де по ней протопают демонстранты. Что потом – смотри выше. Он был в восторге от своей идеи. Чтобы спустить его немного на землю, я предложил расстелить простыню на месте возможного столкновения демонстрантов с полицией. «Если вам повезет, простыня будет выпачкана настоящей кровью…» Тип немного поколебался («это надо обдумать»), но продолжал настаивать на своем варианте.

Когда я ему затем уже серьезно разъяснил, что «Красный кружок» не занимается такими глупостями, он и после этого не думал сдаваться: это же сделает ваши акции известными всей стране. Он не мог или не хотел понять, что у демонстрантов есть заботы поважнее, чем ликовать по поводу какого-то стирального порошка. И только наше требование (выдвинутое, разумеется, не всерьез) внести в кассу «Красного кружка» гонорар в сумме 20 тысяч марок, вынудило рекламщика отказаться от затеи. Язык денег был ему понятен.

Однажды – это случилось в 1971 или 1972 году – я попросил знакомого мне журналиста подумать, нельзя ли чем-нибудь помочь нам в плане публикаций. Это было для нас особенно важно, учитывая, что он работал в одном из крупнейших иллюстрированных изданий страны. Репортер действительно приехал к нам и даже привез с собой высококвалифицированного фотокорреспондента. Мы встретились на террасе одного дорогого ганноверского отеля. «Знаешь что, – сказал он, – вот если бы организовать нечто такое, что бросалось бы в глаза, то дельце удалось бы провернуть. Не могли бы вы, скажем, устроить блокаду, чтобы в ней участвовало несколько девок, голых по пояс?»

Мы с благодарностью отвергли предложение. Соответственно и в его издании не появилось никакого материала.

Мы охотно воспользовались другим видом массовой рекламы. В промежутках между двумя демонстрациями – в апреле и в июне – мы организовали в мае праздник «Красного кружка» под открытым небом: хорошая возможность напомнить о себе и пообщаться с людьми. Местом сбора мы наметили площадь возле Маркткирхе, в самом центре города, и получили на это разрешение. Незадолго до праздника мы узнали, что в то же самое время на той же площади намечено выступление группы канатоходцев, известных двоими головоломными трюками. Городские власти выдали разрешение и им. Конфликт был заранее запрограммирован. Было ли это чистой случайностью, недосмотром властей или они просто хотели испортить праздник «Красного кружка», я не знаю. Во всяком случае, в назначенный день над нашей сценой и над ярмарочными ларьками был натянут канат для выступлений артистов.

На оба представления собралось около 1500 человек. Для выступавших со сцены «Красного кружка» мы были вынуждены повсюду расставить усилители: помимо певцов, хора и кабаретистов, в программе значились грохочущие джаз- и рок-группы. Канатоходцам же, с их опасными трюками, требовалась как раз тишина. Скандал казался неминуемым.

Но выяснилось, что коллеги по искусству куда легче решают свои проблемы, нежели политики. После кратких переговоров нашли компромисс, мы попросту поделили время. Час музыкальной программы, за ним – полчаса на выступление канатоходцев, затем опять представление на сцене и так далее. Через громкоговорители мы объявили публике о выступлении артистов, а они в свою очередь – о нашей программе. Многие из присутствующих сочли выступления канатоходцев составной частью праздника, организованного «Красным кружком». Если власти соединили нас вместе не по ошибке, а по злому умыслу, то их план с треском провалился. Мы объединились, и каждая из сторон от этого только выиграла: число наших зрителей удвоилось. Канатоходцам это очень понравилось.