Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович

время учения, лаяла, мешалась под ногами, хватала за хвост лошадь полкового командира, что иногда способствовало быстрому окончанию этого мероприятия.

Отзывы современников о Столыпине (Монго) были положительными: «Отменная храбрость этого человека была вне всякого подозрения. И так было велико уважение к этой храбрости и безукоризненному благородству Столыпина, что, когда он однажды отказался от дуэли, на которую был вызван, никто в офицерском кругу не посмел сказать укорительного слова и этот отказ, без всяких пояснительных замечаний, был принят и уважен, что, конечно, не могло бы иметь места по отношению к другому лицу: такая была репутация этого человека». Эту характеристику другу поэта Висковатов дал на основе бесед с людьми, близко знавшими и Лермонтова, и Столыпина [14, с. 212]. В наше время, естественно, она подвергается сомнению, и Столыпина (Монго) причисляют чуть ли не к участникам заговора против Лермонтова. Публикациями на эту тему переполнен интернет, но в них столько фальши и выдуманных версий, что очень сложно комментировать эти досужие измышления.

Вот, например, одно такое часто повторяющееся утверждение: «Удивительно, но лучшему другу и однокашнику по юнкерской школе, однополчанину, с которым делил кров, родственнику, с кем участвовал в 1840 году в боевой операции против горцев под командованием генерала А. В. Галафеева и с кем вместе проживал в Пятигорске, неизменному спутнику в гусарских шалостях и секунданту на двух дуэлях, поэт не посвятил ни одного стихотворения и всего лишь два-три раза мимоходом упомянул в письмах. Правда, дважды рисовал его портрет. Но ни единым посвящением не удостоил, никаких свидетельств личного отношения к нему не оставил, кроме шутливой поэмы» [23].

Клюндер А. И. Портрет А. А. Столыпина. 1839 год.

А что нельзя предположить, что Лермонтов просто не хотел навлечь на своего родственника и друга дополнительные неприятности, которые и так уже были у него после дуэли поэта с Э. де Барантом, на которой Столыпин (Монго) был у него секундантом? Далеко не все тогда одобрительно относились к тому, что молодой гусарский офицер писал стихи и был прославленным поэтом. Сослуживец поэта по лейб-гвардии Гусарскому полку поручик граф А. В. Васильев вспоминал (в передаче П. К. Мартьянова), что некоторые гусары были против занятий Лермонтова поэзией, поскольку считали это несовместимым с достоинством гвардейского офицера. Так думал, отмечает А. В. Васильев, и «любивший его более других полковник Ломоносов», который пророчески предупреждал поэта, что это занятие приведет его к беде. Лермонтов отшучивался «делая серьезную мину, – сын Феба не унизится до самозабвения» [13, с. 201].

То есть те офицеры, которые знали и уважали Лермонтова, не хотели, чтобы у него были неприятности из-за его литературных занятий. Зачем тогда Лермонтову создавать и другим, в первую очередь близким друзьям, проблемы своими посвящениями? Поэт всегда свято придерживался традиций войскового товарищества и менее всего хотел, чтобы у его друзей возникали сложности из-за его увлечения литературным творчеством.

Тем более, как утверждает, Висковатов, юнкерские и гусарские стихи принесли Лермонтову сомнительную популярность в петербургских гостиных и среди сослуживцев. «Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша» переписывались из тетради в тетрадь новыми поколениями юнкеров еще в течении многих лет. Биограф поэта подчеркивает, что они даже гордились, что у них есть как бы свой Лермонтов, близкий и понятный, который писал стихи не только из высоких побуждений, но и специально для юнкерского братства. Он указывает, что вместо «поэт Лермонтов им нравилось говорить корнет Лермонтов».

Дословно Висковатов пишет так: «Юнкера, покидая школу и поступая в гвардейские полки, разносили в списках эту литературу в холостые кружки «золотой молодежи»… и таким образом первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная и сильно ему повредила» [14, с. 184–185]. Далее он отмечает, что бывали случаи, когда сестрам и женам ревнивые братья и мужья запрещали говорить о том, что они читали произведения Лермонтова – это считалось компрометирующим. И только последующие его произведения, по мнению первого биографа поэта, затмили его ранние и не очень приличные сочинения.

В такой оценке чувствуется, конечно, явное преувеличение, тем более, что Лермонтов писал фривольные стихи и поэмы для узкого круга гвардейской молодежи. Они не предназначались для печати и, вероятно, ему не очень бы понравилась эта пошлая суета вокруг этих произведений. Незыблемое правило русских офицеров состояло в том, что любые неординарные ситуации, любые происшествия не должны выходить за пределы узкого круга товарищей, и никто из посторонних лиц не должен знать о них. Между тем графиня Е. П. Ростопчина в письме к А. Дюма писала, что она не читала эти фривольные произведения, поскольку они не для женщин, но, «как говорят, они отличаются жаром и блестящей пылкостью автора». Кому верить – Ростопчиной или Висковатому? Представляется что этот вопрос чисто риторический. Слава поэта возрастала, но и ненависть к нему усиливалась, поэтому сложно представить, что именно анонимные поэмы вызвали вдруг такую бурную реакцию тогдашнего петербургского общества. Вопрос был, конечно, в гражданской позиции русского офицера и поэта, которая раздражала вестернизованную и достаточно влиятельную часть русской аристократии.

Если касаться общего впечатления о службе Лермонтова в лейб-гвардии Гусарском полку, то его сослуживец граф Васильев отмечал: «Лермонтов жил с товарищами вообще дружно, и офицеры любили его за высоко ценившуюся тогда гусарскую удаль».

Почти все современники поэта утверждали, что имя Лермонтова стало известно всей образованной России только после смерти Пушкина, на которую совсем молодой корнет написал прославившие его навсегда стихи «Смерть поэта». История их появления и распространения хорошо исследована, хотелось бы только обратить внимание лишь на некоторые обстоятельства, которым почему-то мало уделялось внимания.

Как уже отмечалось в первой главе, в основе мировоззрения русского офицера и дворянина того времени лежали понятия чести и долга. И поэтому знаменитое стихотворение Лермонтова начинается словами «Погиб поэт – невольник чести», то есть, с точки зрения молодого корнета, честь – это главное, что сделало Пушкина национальным гением. Все остальное – поэтический дар, слава, милость императора, – абсолютно второстепенны. В сущности, эта строка Лермонтова – парафраза из поэмы «Кавказский пленник» Пушкина:

…Невольник чести беспощадной,

Вблизи видал он свой конец,

На поединках твердый, хладный,

Встречая гибельный свинец…

Что же противостоит чести по мнению Лермонтова? Последние шестнадцать строк, оказавшиеся роковыми для судьбы русского офицера и поэта, дают ответ на этот вопрос – «но есть и Божий суд, наперстники разврата, есть Божий Суд он ждет, он не доступен звону злата…». То есть, чести противостоит золото, а в земной реальной жизни военная аристократия