Тот момент - Линда Грин

— Спасибо, Каз, — улыбаюсь я. Алан однажды сказал на передаче, что некоторым растениям нужно немного ЛиЗ, и я спросил маму, можно ли купить это онлайн, поэтому знаю, это значит «любовь и забота».

— Вы настоящее сокровище, Каз, — говорит папа. — Финн только и делал, что продумывал свой сад. Думаю, вас ждет напряженный день. В холодильнике полно еды, я оставил немного хлеба на бутерброды, так что, пожалуйста, угощайтесь.

— Спасибо. Непременно, — отзывается Каз.

— Хорошо. — Папа ерошит мне волосы. — Тогда я пойду. Веселитесь.

Я сегодня даже не против, чтобы он ерошил мне волосы. Слишком не терпится начать.

Входит Каз и ставит сумку с растениями в коридоре.

— Хочешь сперва увидеть мои планы? — спрашиваю я.

— Ух ты, не теряешь времени зря? — изумляется она.

— Алан никогда не приступает к работе без должного планирования, — заявляю я. — Хотя, боюсь, мои чертежи не очень, я паршиво рисую.

— Я уверена, что нет, — говорит она. — Пойдем посмотрим.

Мы идем наверх, и я передаю ей планы. Каз явно пытается придумать, что же такое приятное мне сказать.

— Я действительно паршиво рисую, не так ли?

Каз усмехается.

— Такого таланта тебе не отсыпали? Не волнуйся, я сама много чего не умею, но, как ни странно, рисовать люблю. Хочешь, попробую?

— Да, пожалуйста, — говорю я, торопясь достать со стола еще бумагу и свои лучшие фломастеры.

— У тебя есть карандаш? — спрашивает она. — Я рисую только карандашом.

— Не любишь фломастеры? — удивляюсь я, протягивая ей карандаш.

— У нас дома их не было, — объясняет она. — Мне нравится рисовать карандашом, потому что с ним мне привычнее.

— Почему у вас не было фломастеров?

— У нас много чего не было. Автомобиля, домашнего телефона. Сидели без денег, а те крохи, что получали, уходили на выпивку.

— Наверное, вы брали очень дорогую выпивку. Ты любила газировку? Мне ее не разрешают, она портит зубы и много стоит.

Каз улыбается мне, но как-то грустно.

— Давай я перерисую планы. Говори, что нафантазировал, и я попытаюсь это изобразить.

Я встаю у окна спальни, чтобы видеть сад, и начинаю рассказывать Каз о своем проекте. Болтаю целую вечность и не оглядываюсь, пока у меня не кончаются слова. Когда же возвращаюсь к столу и смотрю на рисунок, то не могу поверить глазам.

— Ого, потрясающе! Все именно так, как должно быть. Почти так же хорошо, как у Алана, только они все рассчитывают на компьютере. Как ты это сделала?

— Просто могу. Я не знаю как, — пожимает плечами Каз.

— Ты ходила в художественную школу?

— Нет, милый, — смеется Каз. — Но у меня была пятерка по рисованию. Единственное, чему я выучилась в школе.

— Почему ты не стала художницей?

Каз снова смеется. Похоже, я часто ее смешу.

— Потому что картинами квартиру не оплатишь, а как без этого.

— Почему твоя мама не могла платить за квартиру?

Каз колеблется, прежде чем ответить.

— Ей было не до работы, понимаешь. И кому-то приходилось добывать еду на стол и новую обувь нашему Терри. К тому времени он ходил в школу в тапочках, потому что ему больше нечего было обуть.

Я смотрю на свои туфли. В школе дети говорили, что у меня не те туфли и не те кроссовки, как и не те брюки. Интересно, что бы они сказали, если бы я заявился в тапочках.

— А они ему понравились? — спрашиваю. — В смысле, туфли?

— Ой, да. Он так ими гордился. Когда приходилось мыть огромную кучу посуды в кафе, я всегда вспоминала его улыбку.

— И все равно из тебя бы вышел очень хороший художник, — говорю я.

— Спасибо, милый, — усмехается Каз.

— Ты рисовала картинки в прежнем кафе? — внезапно вспоминаю я. — На доске были такие милые чайники и пирожные.

— Да, я, спасибо.

— Значит, из тебя все же вышла художница. Пусть и совсем немножко.

— Идем, — зовет она. — Давай уже займемся твоим садом.

Начинаем копать в нижнем углу, где нет луковиц. Иногда в передаче нанимают настоящий большой экскаватор, но я даже не спрашивал папу, сколько это будет стоить, потому что пришлось бы переносить его краном через забор, а я уже понял, что настоящая жизнь не похожа на мультики о Строителе Бобе, которые я смотрел совсем маленьким.

— Сколько тебе было лет, когда ты начал заниматься садоводством? — спрашивает Каз.

— Около трех, — отвечаю я. — Мама говорит, что мне всегда нравилось заниматься садоводством, но я не любил пачкать руки.

— Поэтому ты их носишь? — спрашивает она, кивая на мои садовые перчатки.

— Да.

— Я совсем другая. Любила повозиться в земле, когда ездила с мамой на участок.

— Что вы там выращивали? — интересуюсь я.

— Да все подряд. Зелень, горох, фасоль, морковь, капусту. Все, что в принципе росло в Йоркшире. У нас много чего недоставало, но мы хотя бы ели овощи большую часть года.

— Почему твоя мама отказалась от участка?

Каз делает паузу, прежде чем ответить.

— Для нее это было слишком. Она долго болела перед смертью.

— У нее был рак?

— Нет. Она слишком много выпивала, милый. Употреблять алкоголь вредно. Лучше держаться от него подальше.

Я хмурюсь, потому что помню, как в ту ночь, о которой мы не должны говорить, Каз купила бутылку спиртного прямо перед тем, как все произошло.

— Вот почему ты ее оставила? — спрашиваю я.

— Ты о чем?

— Бутылка, которую ты купила у того совсем молодого парня за прилавком. Потом ты оставила ее на полу, хотя и заплатила.

Каз на мгновение закрывает глаза, соображая, о чем я говорю.

— Я поняла, что поступила неправильно. Действовала сгоряча и сделала большую глупость. Только иногда что-то должно случиться, чтобы это понять.

Я киваю, хотя ничего не понял, и мы оба снова молча роемся