Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович

М. Ю. Лермонтов. Пятигорск. Масло. 1837 год.

Это чувство непонимания и некоторой скрытой неприязни к офицеру и поэту Белинский, по-видимому, сохранил до конца жизни, невзирая на хвалебные критические статьи о его сочинениях.

В это же время в Петербурге происходят необъяснимые до конца события, определившие дальнейшую судьбу Лермонтова. В начале сентября Философов пишет своей жене в Петербург, что граф Бенкендорф во второй раз просил доложить государю, «что прощение этого молодого человека он примет за личную себе награду; после этого, кажется, нельзя сомневаться, что последует милостивая резолюция».

Обратим внимание – Бенкендорф просит простить Лермонтова, и, что самое главное – это прощение он будет воспринимать как личную награду для себя. Но ведь это полностью противоречит его прежней записке о непозволительных стихах. Что вынудило шефа жандармов просить за Лермонтова в таких сильных выражениях, он ведь не был его родственником, хотя и знал его бабушку Елизавету Алексеевну. Да и великий князь Михаил Павлович хорошо относился к поэту – но этого было явно мало. Похожий случай связан с графом А. Ф. Орловым, который активно участвовал в подавлении восстания декабристов и пользовался поэтому исключительным доверием Николая I. Но его родной брат М. Ф. Орлов был одним из главных предводителей декабристов и вследствие этого подлежал жестокому наказанию. Тогда А. Ф. Орлов поклялся молодому императору, что если тот простит его брата, то он будет служить ему честно и преданно, не жалея ни сил, ни самой жизни. Это был единственный случай при расследовании дела декабристов, когда Николай Павлович пошел навстречу такого рода просьбам.

Таким образом, вопрос, почему Бенкендорф так резко изменил свое отношение к Лермонтову, остается открытым.

Далее все перемещения Лермонтова к месту службы на Кавказе будут изложены по работе известного советского литературоведа В. А. Мануйлова [31].

В первой половине сентября после своего излечения Лермонтов едет через Ставрополь и укрепление Ольгинское в Тамань, чтобы оттуда отправиться в Анапу или Геленджик, где находился отряд генерала А. А. Вельяминова, готовившегося к встрече Николая I. Вынужденная задержка в Тамани, описанная в «Герое нашего времени», заставила его возвратиться в конце сентября в укрепление Ольгинское, где, по всей видимости, произошла его встреча с Н. С. Мартыновым.

На этой ситуации необходимо остановиться более подробно, поскольку миф о том, что поэт по дороге якобы вскрыл конверт с письмами и деньгами, предназначенными Мартынову, активно муссируется последние столетия. Так Е. Н. Гусляров в предисловии к книге «Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников о поэте», ничтоже сумняшеся, безапелляционно утверждает, что поэт вскрыл этот пакет. «Поэтому он рассказал Мартынову весьма романтическую историю пропажи этого пакета, которая с таким блеском изложена была потом в повести «Тамань». Заметим опять эти странности его творческого метода. Лучшая, может быть, прозаическая вещь написана им в доказательство выдумки, которая одна только могла спасти его честь» [32].

М. Ю. Лермонтов. Тамань. Масло. 1837 год.

А что собой представляла семья Мартыновых и сам будущий убийца великого поэта, вопроса почему-то не возникает. Между тем, по воспоминаниям знаменитого мемуариста Ф. Ф. Вигеля, все ее представители отличались «общим пороком – удивительным чванством» [26]. Тот факт, что эта грязная история с вскрытием пакета с деньгами является откровенной ложью, распространявшейся врагами поэта после его смерти, была опровергнута уже первым биографом поэта Висковатовым, а в советское время известным литературоведом Эммой Гернштейн, никого из такого рода сочинителей почему-то не волнует. Причины такого предвзятого отношения к погибшему офицеру и поэту будут изложены ниже.

Самое парадоксальное, что и сам Мартынов не сомневался в правдивости Лермонтова. В начале октября он пишет из Екатеринодара отцу: «Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил; но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали; но он, само собой разумеется, отдал мне свои». В ответном письме его матери в ноябре этого года чувствуется явно настороженное отношение к поэту: «Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли… После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по почте; по крайней мере останется уверенность, что тебя не прочтут» [33]. Настороженность матери, в сущности, понятна – намерения Лермонтова в отношении предполагавшегося сватовства к ее дочери не были серьезными и она, естественно, это почувствовала.

В Ольгинском укреплении Лермонтов получил предписание от начальства отправиться в свой полк в Тифлис: «Во внимание, что ваше благородие прибыли к действующему отряду по окончании первого периода экспедиции, а второй период государь император высочайше повелеть соизволил отменить… предписываю вам отправиться в свой полк».

В октябре по пути в Тифлис Лермонтов задерживается в Ставрополе и почти ежедневно посещает дом генерал-майора Петрова, встречается там с Сатиным и доктором Майером. Через них он знакомится с сосланными на Кавказ декабристами – С. И. Кривцовым и князем В. М. Голицыным, и, возможно, с прибывшими из Сибири в первых числах октября В. Н. Лихаревым, М. А. Назимовым, М. М. Нарышкиным, А. И. Одоевским и А. И. Черкасовым.

По свидетельству барона Е. И. Майделя (по воспоминаниям П. К. Мартьянова), Лермонтов приехал в Ставрополь без вещей, которые были украдены в дороге, и «поэтому явился к начальству не тотчас по приезде в город, а когда мундир и другие вещи были приготовлены, за что он получил выговор, так как в штабе нашли, что он должен был явиться в чем приехал»[34, с. 147]. Вполне справедливое замечание – как мы видим даже обширные родственные связи не спасали офицера от наказания в случае явного нарушения им требований воинской дисциплины.

Как предполагается некоторыми исследователями, будучи в Ставрополе, Лермонтов посещал Хастатовых в их имении Шелковое на Тереке, неподалеку от Кизляра. Рассчитывая попасть в осеннюю экспедицию, он ходатайствовал о своем прикомандировании к действующему отряду. Но военных действий в это время не было, поскольку ожидали приезда императора, и экспедиции с 29 сентября были прекращены до особого распоряжения. Для того чтобы объяснить причину задержки на пути к месту службы Лермонтову в конце октября Штабом войск на Кавказской линии и в Черномории было выдано свидетельство о том, что он был болен и по выздоровлению направлен к месту назначения в Нижегородский драгунский полк. В конце октября или в начале ноября 1837 года Лермонтов, как следует из его писем, «переехал горы», а затем уже в Закавказье «был в Шуше, в Кубе,