Экзорсист - Уильям Блэтти

“Вот! Это уже кое-что! Нечленораздельный бред — не попытка ли это заговорить на каком-то языке?..” — Крис продолжала жадно проглатывать один абзац за другим.

“…или демонстрировать разного рода парапсихические явления, в частности, телекинез — способность передвигать предметы без видимого приложения материальных сил…”

Стуки? Эти ее умопомрачительные прыжки по кровати?

“При одержимости духом умершего могут наблюдаться явления, сходные с теми, что описывает Остеррайх; в одном из приведенных им случаев одержимости монах, который прежде не способен был сделать в такт музыке ни шагу, стал вдруг великолепным танцором. Все это производит на исследователя неизгладимое впечатление: даже великий Юнг, наблюдавший один из таких случаев, признал в нем “что угодно, только не симуляцию” и смог предложить лишь частичное объяснения происходящему…”

Крис продолжала читать с нарастающим ощущением безотчетной тревоги.

“…а замечательный американский психиатр Уильям Джеймс, внимательно исследовавший так называемое “вацекское чудо”, заявил, что “есть, по-видимому, достаточно веские основания считать одержимость явлением, родственным спиритизму.” Речь идет здесь о происшествии в городе Вацека, штат Иллинойс, когда девочка-подросток стала превращаться в другую девочку, Мэри Рофф, умершую за 12 лет до этого в психиатрической больнице…”

Крис так зачиталась, что не услышала, как прозвенел звонок, как Шэрон, перестав печатать, пошла открывать дверь.

“Принято считать, что первые сообщения о бесовской одержимости относятся к эпохе раннего христианства, но в действительности случаи вселения и изгнания духов были известны задолго до пришествия Христа. В Древнем Египте, а также в Месопотамии считалось, что все человеческие болезни суть проявления бесовской деятельности. Вот, например, как звучало древнеегипетское заклинание против детских болезней: “Уйди прочь, ты, являющийся во тьме, чей нос загнут вверх, а лицо вывернуто назад. Не позволю тебе целовать дитя мое…”

— Крис? — Она продолжала читать, не поднимая головы.

— Шэр, я занята.

— Тут тебя хочет видеть один человек из какого-то совершенно убийственного отдела.

— Боже мой, Шэрон, ну скажи ему… — Она осеклась на полуслове, по-прежнему не в силах оторвать взгляд от страницы. — Впрочем, погоди. Пусть войдет. Пригласи его.

Звук шагов. Секунды томительного ожидания.

“Чего я так жду?” Крис застыла в предчувствии; вот-вот что-то должно было появиться, вспыхнуть — как яркий сон, вечно ускользающий от медлительной мысли…

Киндерман вошел в комнату вместе с Шэрон, комкая свою и без того мятую шляпу, проковылял вразвалочку несколько шагов и остановился на почтительном расстоянии.

— Прошу прощения, — заговорил он со свистящим придыханием. — Вы очень заняты, знаю. И я совсем уже вам надоел.

— Как там наш мир поживает?

— Очень, очень плохо. А ваша дочь?

— Все по-прежнему.

— Ах, какая печаль. — Детектив навис над столом, всем своим бесформенным видом выражая сочувствие. — Видит Бог, ни за что не стал бы вас беспокоить: больная дочь, столько всяких забот… Когда моя Руффи слегла с… Или нет, это была Шейла, моя младшенькая…

— Садитесь, прошу вас, — перебила его Крис.

— О, благодарю вас. — Он шумно выдохнул и с наслаждением опустился на стул рядом с Шэрон; та вновь углубилась в письма и через несколько секунд огласила комнату треском машинки.

— Простите, вы, кажется, о чем-то начали говорить?

— Да, о том, как моя дочь… хотя зачем это вам. — Он махнул рукой. — И без того столько своих дел… А мне дай только волю — всю жизнь свою перескажу, хоть фильм по ней ставь. Точно! Вы не поверите. Знали бы вы хоть малую долю того, что творилось в нашей безумной семейке, вы бы… Вот, например… Ну да вы, конечно… И все равно послушайте: одну историю просто не могу вам не рассказать. Представьте себе: моя мама — она каждую пятницу готовит для всей семьи рыбный салат, так? И вот всю неделю у нас никто не может помыться, потому что мама запускает в ванну карпа, и он плавает там: туда-сюда, туда-сюда, день за днем. И зачем, вы спросите, он там плавает? А затем, оказывается, чтобы вывести себе все яды из организма. Каково, а? Я бы еще… Ну все, кажется, совсем вас доконал. — Он улыбнулся устало и движением головы будто отмахнулся от какой-то невеселой мысли. — Иногда, знаете, смех только и спасает… от слез.

Крис все еще ждала чего-то, не сводя с него глаз.

— А, вы тут что-то читаете. — Он покосился на книгу. — Для фильма?

— Нет, для себя.

— Что-нибудь интересное?

— Только начала.

— “Черная магия…” — прочитал он вслух, склонив голову набок.

— И все-таки, скажите, пожалуйста, что у вас за дело ко мне?

— Ах, простите, вы так заняты. Уже кончаем. Повторяю, ни за что не стал бы вас беспокоить, если бы…

— Если бы не что?

Детектив вдруг посерьезнел, положил руки на стол и сцепил пальцы.

— Дело в том, миссис Мак-Нил, что мистер Дэннингс…

— Ах, черт! — Шэрон резким движением вырвала испорченный лист из машинки, смяла его с досады и швырнула мимо корзинки, стоявшей у самых ног Киндермана. — Простите, — добавила она, заметив, что в комнате воцарилась тишина.

— Мисс Фенстер, если не ошибаюсь? — нарушил молчание детектив.

— Спенсер. — Крис отставила стул, чтобы поднять смятый лист.

— Ничего, не беспокойтесь. — Киндерман поспешил сам нагнуться за бумажным комочком.

— Спасибо.

— Не за что. Вы — секретарша?

— Шэрон, это…

— Киндерман, — представился детектив. — Уильям Киндерман.

— Вот именно. А это Шэрон Спенсер.

— Очень приятно, — раскланялся детектив. Блондинка сидела, сложив руки поверх машинки и разглядывала гостя с нескрываемым любопытством. — Может быть, вы-то как раз и поможете. Если не ошибаюсь, в тот вечер, когда погиб мистер Дэннингс, вы уходили в аптеку. Он оставался в доме один, не так ли?

— Не совсем так: здесь была еще Риган.

— Так зовут мою дочь, — вставила Крис.

— Он приходил к миссис Мак-Нил? — Киндерман по-прежнему обращался исключительно к секретарше.

— Да.

— И рассчитывал, очевидно, на ее скорое возвращение?

— Я, во всяком случае, сказала ему, что жду ее очень скоро.

— Очень хорошо. А ушли вы в котором часу, не помните?

— Погодите-ка. Я досмотрела новости, значит… Ну конечно. Я страшно разозлилась, когда аптекарь заявил мне, что уже отпустил домой рассыльного. “Да вы что? — говорю. — Времени-то всего шесть тридцать!..” Ну а Бэрк пришел минут десять, может быть, двадцать спустя.