Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - Дон Холлуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ардуин воспринял это спокойно, – записал Амат, – но вынашивал планы отмщения».
Нормандцы и лангобарды были бы умнее, переманив Харальда с варягами на свою сторону. Однако у Харальда с Маниаком были совершенно другие взаимоотношения. В Сиракузе, как говорится в «Гнилой коже», он дал Гиргиру понять, каковы его взгляды относительно дележа добычи:
…В результате грабежа [Нордбрикт] пожелал завладеть самыми ценными вещами, но Гиргир сообщил, что бережет их для императора. Нордбрикт сказал, что, в соответствии с их договоренностью, он имеет на них право и ничего не отдаст, даже если придется побороться. Он напомнил Гиргиру, что тот обязан варягам за то, что завладел сокровищами и добился таких великих свершений.
Маниак, безусловно, ценил Харальда больше, чем Ардуина и нормандцев, и, как всегда, – если верить сагам – ему уступил. Как у наемника, причин идти против стратига и вставать на сторону нормандцев у Харальда не было, поскольку служба у Маниака приносила большие доходы. «Все деньги, которые не тратились на военные походы, – признается “Гнилая кожа”, – он с тайными курьерами отправлял на Север, ко двору короля Ярослава, на хранение. Этих сокровищ было так много, что даже веса их никто не знал. Такое можно было предвидеть, поскольку Харальд совершал набеги в самых богатых землях мира, где сосредоточена большая часть золота и богатств. Они свидетельствовали о том, что он сражался не с пастухами».
При этом имя Харальда в последующих событиях не упоминается, означая, что ему хватило ума не встать между Маниаком и недовольными наемниками.
Наконец, Ардуин почувствовал, что настал подходящий момент. Украдкой собрав свои вещи, лангобарды и нормандцы ушли ночью из лагеря, направились в Мессину и беспрепятственно пересекли пролив. Пройдя Калабрию, «большой палец» итальянского «сапога», они пошли в Апулию – «каблук сапога», чтобы основать свое собственное королевство.
Для императора Михаила и Иоанна Орфанотрофа, находящихся в Константинополе, это определенно виделось так, как сообщил им зять, – мятеж был делом рук генерала. Они приказали немедленно арестовать Маниака, вернуть в столицу, а командование армией передали Стефану.
Харальд наверняка видел, как Маниака заковывали в цепи, и, будучи предводителем варягов и орудием в руках императора, возможно, сам заковывал его в кандалы. Однако он, должно быть, испытывал смешанные чувства, поскольку на корабль до Константинополя погрузили лучшего византийского главнокомандующего, передав бразды правления Стефану. Скилица заявил, что зять императора вскоре «расстроил все дела и из-за своей алчности, трусости и халатности потерял Сицилию».
«Причиной падения Маниака, сведения к нулю всех его достижений и великого похода [захвата Сицилии] стала злобная зависть, – признает историк-современник Михаил Атталиат. – Все последующие полководцы принимали глупые и неверные решения, в результате которых римляне потеряли целый остров вместе с большей частью своей армии».
Стефан, будущий адмирал, на эту роль подходил еще меньше, чем на роль полевого генерала. Поражение эмиров ненадолго сломило сицилийских сарацинов. Без сильной руки Маниака гарнизоны, стоявшие в захваченных городах и селах, сразу столкнулись с восстаниями. Мусульмане достаточно быстро вернули себе земли, занятые византийцами, оставшиеся из которых укрылись в Мессине. Последней схваткой руководил не Стефан, а генерал Катакалон Кекавмен, который спас город, находившийся четыре дня в осаде, лично возглавив войска в сражении с сарацинами и лично убив их предводителя – это указывает на то, что к тому времени Стефан уже сел на корабль и скрылся.
Император Михаил и Иоанн Орфанотроф не могли закрыть глаза на такое военное фиаско, даже совершенное руками мужа собственной сестры. Подобно Маниаку, Стефан в Константинополе впал в немилость. Однако, выбирая ему замену, правящие братья снова не смогли сделать разумный выбор. Новым полководцем в Италии они назначили некоего Михаила Докианоса, своего состоятельного соседа из Докейи (современный Токат) в Пафлагонии. Принято считать, что Докианос служил у Маниака на Сицилии, и он мог быть тем, кто выпорол Ардуина на глазах всего византийского лагеря, спровоцировав мятеж лангобардов и нормандцев. Если это правда, то он прекрасно подходил на эту роль, поскольку, скорее всего, приходился родственником предыдущему катепану Италии Никифору Докианосу, которого лангобарды убили в первом восстании в январе 1040 года. Михаил не на многое был готов, чтобы вернуть своей семье имя. Скилица называет его «бестолковым человеком, абсолютно не подходящим для работы, связанной с общественными делами. Он тут же довел всё до неразберихи и краха».
К этому времени Харальд, будучи более-менее компетентным командующим, должен был засомневаться в мудрости своих византийских господ. Тем не менее он держал свое слово, однажды согласившись воевать на их стороне, в отличие от нормандцев и лангобардов.
Пользуясь проверенным веками приемом византийской дипломатии, Докианос попытался подкупить Ардуина, назначив того военным командиром деревни Мелфи у подножия горы Вультуре, потухшего вулкана на границе Апулии. Очевидно, он стремился превратить лангобардов в некий буфер между непокорной горной страной, находящейся в глубине острова, и процветающими фермами и рыбацкими городками на побережье. Но в итоге он дал Ардуину укрепленную базу, которая контролировала стратегически важный горный переход между этими зонами. Лангобард быстро собрал местных и призвал нормандцев к ним присоединиться: «Я поведу вас на слабовольных, женоподобных мужчин, которые живут в достатке на плодородных землях».
Они быстро вместе захватили близлежащие города вокруг подножия вулкана: Венозу, Лавеллу, Асколи. По словам Скилицы, «Михаил не осмеливался собирать всю римскую армию, чтобы сражаться с нормандцами», поскольку большая часть императорских войск или того, что от них осталось, до сих пор находилась на Сицилии. Лишь в марте 1041 года византийцы пошли на противостояние в Италии, отправившись из Бари на адриатическое побережье. Малатерра вновь преувеличил численность войск в десять или даже больше раз, чтобы придать блеска своим нормандским покровителям: «Греки, правившие этими землями, созвали из Калабрии и Апулии огромную армию, насчитывавшую 60 000 человек, и с целью отогнать нормандцев на прежние позиции вышли на бой».
