Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - Дон Холлуэй

Пока Харальд с варягами отгонял иностранных врагов, в столице многое изменилось. Варяги теперь должны были уважать Михаила не только как своего казначея и начальника стражи, но и как возможного преемника своего дяди-императора, и более того: можно предположить, как потенциального императора.

Дело в том, что Михаил IV умирал. Когда восстание болгар угрожало сердцу империи, его здоровье стало резко ухудшаться. «Сейчас стало очевидно, что всё тело императора опухло, – засвидетельствовал Пселл, – и водянку, от которой он страдал, не заметить было невозможно».

Асцит, больше известный как водянка, а в современных терминах отеки, представляет собой скопление жидкости в брюшной полости, особенно под кожей. Возникающие в результате сильные отеки не только мучительны, но и безобразны. Войдя в тронный зал императора, Харальд, наверное, был поражен превращением прекрасного Адониса шестилетней давности в раздувшегося и измученного болью урода – хоть и, как всегда, окруженного инертным коконом из сенаторов, аристократов, генералов, священников, чиновников и придворных фаворитов в сопровождении хора и под защитой варягов.

Михаил передал управление государством брату Иоанну, а Иоанн торопил императора назвать преемника до того, как люди выберут его сами. Однако кто был достоин того, чтобы представлять семью и фактически стать ее соправителем? В конце концов, многих мужчин-пафлагонцев, включая Иоанна, как конкурентов жестоким образом устранили. Вместе с тем именно Орфанотроф предложил: «Михаил, сын твоей сестры, назначен во главе твоей личной стражи. Почему бы не сделать его цезарем?»

Во времена Византии титул кайсара был вторым после титула императора. Формально их начальник, младший Михаил, всё еще будет подчиняться своим старшим дядям, однако будущность и богатства пафлагонской семьи окажутся в сохранности. Расчет был сделан на то, чтобы обезопасить другую заинтересованную семью – династию македонских императоров, история которой уходила в прошлое на почти два столетия и привела к императрице Зое. Ей не должно угрожать возвышение Михаила. К счастью, у Иоанна и на эту проблему оказалось решение. «Я предлагаю, – сказал он императору, – сделать ее матерью нашего племянника. Если она его усыновит, то всё будет выглядеть более чем уместно, и в то же самое время мы сможем уговорить Зою повысить его до положения и титула цезаря. Она не откажет. Зоя довольно сговорчива, и в любом случае ей нечего нам противопоставить».

Если бы Харальда спросили, что он сказал бы императору и императрице по поводу такого развития событий, то его мнение как военного начальника по поводу престолонаследия не имело бы значения, однако гораздо весомее был бы его совет как иностранного принца, которого растили будущим правителем (до сих пор не получившим собственного королевства). Оглядываясь на его прошлое, можно понять, почему его годами держали, по сути, в ссылке на границе, и теперь он не имел права голоса. Императрице к этому времени было чуть больше шестидесяти. Ей всегда хотелось иметь детей, и, несмотря на недоверие к Орфанотрофу, она согласилась усыновить младшего Михаила, таким образом превращая пафлагонскую и македонскую династию в… или меняя македонскую династию на пафлагонскую.

Церемония прошла в шестисотлетней Влахернской церкви Богородицы, которая располагалась в северо-западной части города. Зою с новым сыном привели к императору, тот поздравил ее с усыновлением и формально назначил Михаила цезарем. После всех обрядов и церемоний усыновление было признано судом, и прихожане разошлись. Иоанн думал, что теперь все тревоги позади, семейные богатства в сохранности. Однако он забыл, что должен контролировать будущего правителя.

Все члены пафлагонской семьи, за исключением императора и Орфанотрофа, старательно пытались снискать расположение нового цезаря. Ему выделили резиденцию не в самом Константинополе, а в пригороде. Было заявлено, что это своего рода честь, но в действительности являлось способом держать цезаря на расстоянии. Младший Михаил приходил и уходил не по своему желанию – он был в полном распоряжении старшего Михаила, который не позволял ему вмешиваться в императорские дела. Цезарем он был лишь формально, и забудет он это нескоро.

«То, что произошло, – написал Пселл, – на самом деле стало причиной будущих катастроф, и то, что казалось находкой для утверждения новой императорской династии, в конечном счете привело к полному ее уничтожению».

В связи с этим неудивительно, что признанному лидеру варяжской стражи (который, как помним, только что в Италии потерял значительную часть своего личного состава) приказали вернуться в столицу со своими воинами – это было сделано в преддверии передачи власти. И для того чтобы придать приказу законные основания, Харальд Сигурдссон – или Нордбрикт, Аральтес, – будучи в таком же возрасте, как и цезарь, двадцати шести лет, наконец получил заслуженное повышение до манглабита, одного из ближайших телохранителей императора.

Согласно книге церемоний Константина VII Багрянородного «О церемониях» (De Ceremoniis), написанной за сто лет до этих событий, повышение по службе отмечали в хрисотриклинии, золотом приемном зале Большого дворца. В присутствии всего императорского двора Харальда облачили в темно-красный плащ и разместили за занавесом. В назначенное время его проводили до Михаила IV, Харальд пал ниц и из рук императора получил манглабион – золотую плеть или булаву, которая предназначалась для расчистки дороги перед императором от почитателей или от толпы недоброжелателей – в зависимости от обстоятельств, а также ему был даровано право носить меч с золотой рукоятью. В благодарность обнимая стопы императора (и, без сомнения, награжденный гордой улыбкой со стороны Багрянородной, сидевшей рядом с императором), под одобрительные возгласы действующих манглабитов, приветствующих нового сослуживца, Харальд удалился по лестнице, после чего все они еще раз пали ниц и с криками благодарности императору сопроводили нового воина к началу службы. Потом, конечно, последовало соответствующее его новому статусу торжество.

Теперь Харальд был одним из тех варягов, которые каждое утро отпирали дворцовые ворота и сопровождали императора в составе личной свиты. Таким образом, он лично был свидетелем преображения Михаила IV. Император больше не был молодым красавцем, но также не был и кровавым цареубийцей прошлого. Как случается со многими, неизбежная смерть сделала его высокодуховным. «Говоря о строительстве священных храмов, Михаил превзошел всех предыдущих императоров как в красоте, так и в величии, – признает Пселл. – Прежде всего он думал о предстоящем суде, чтобы наконец освободить душу от грехов, ее отягощающих».

Тем не менее он так же твердо решил оставить заметный