Злой преследователь - Зара Дж. Блэк

Тонкое, но определенное. Оно визжит по моим нервам. К черту его и его предупреждение. Если бы эта кучка психов не похитила меня, меня бы здесь не было, чтобы «создавать больше проблем».

Если Габриэль замечает, он не реагирует. Я и не жду, что он это сделает, потому что он страдает. Его боль заполняет комнату удушающими волнами. Он человек. Настоящий человек с чувствами. Не такой, как этот урод Кендрик.

— Я пришлю твоих друзей. Себастьяна и Джейкоба. Мы позаботились о полицейском расследовании и ускорили похороны. Они будут через неделю. Я очень сочувствую твоей утрате.

С этими словами он уходит от нас.

Я не знаю, что делать. Если бы это была Билли, я бы бросилась и обняла ее. Я бы схватила большую миску мороженого, и мы бы сидели вместе на диване, пока она плакала. Но у меня нет точки отсчета для этого. Это слишком странная ситуация.

«Мой похититель скорбит» — что теперь? — это не книга по самопомощи, которая продастся большим тиражом.

Но я должна что-то сделать. Что бы он ни сделал, я не могу оставить его там одного. Даже учитывая все доказательства обратного, я не верю, что он монстр.

Я медленно подхожу к нему, на случай, если у него снова случится вспышка гнева. Я верю, что он не направит ее на меня, но вокруг полно неодушевленных предметов, которые могут принять на себя основной удар. Когда я дохожу до него, я касаюсь его локтя, осторожно, чтобы не напугать его.

— Габриэль?

Он поворачивается ко мне лицом. Его глаза красные от того, что он вытер слезы, а его обычно бледное лицо покрывается густым румянцем. На мгновение мне кажется, что он собирается закричать, сказать мне, чтобы я убиралась с его лица. Но он только смотрит на меня с ошеломленным выражением лица.

Я беру его за руку. — Иди и сядь.

Он подходит к дивану, как кукла, затем тяжело садится на него и кладет голову на руки. Мы сидим некоторое время, пока он наконец не смотрит на меня.

— Это кажется фальшивым, как будто этого на самом деле не было, — я знаю, что он имеет в виду. Я борюсь с тем же чувством нереальности с тех пор, как проснулась в постели Габриэля. Я думаю о том, чтобы сравнить, но не делаю этого. Мне неинтересно набирать очки на Олимпиаде травм.

Его поза оборонительная, все жесткие, напряженные линии. Я кладу руку ему на бедро и пытаюсь нарушить ужасную тишину.

— Каким он был? Когда ты был маленьким, я имею в виду.

Габриэль грустно улыбается. — Они с мамой расстались, когда я был маленьким. Я проводил с ним каждые вторые выходные. Мне это нравилось. Никакого времени для сна, весь этот сахар, просмотр фильмов, которые мама не разрешала мне смотреть. Он купил PlayStation, хотя не увлекался видеоиграми, просто чтобы мы могли играть вместе.

Он отводит взгляд.

— Это было, когда я был ребенком. Думаю, он на какое-то время пришел в себя после того, как мама выгнала его. Перестал играть в азартные игры. Но он снова начал, когда я стал старше, и это изменило его. Он всегда был зол. Раньше он кричал, если я что-то просил, говоря, что он не из денег. Он продал PlayStation, — его лицо искажается при воспоминании. Может, мы не так уж и различаемся. — Через некоторое время я перестал хотеть ходить. Мама какое-то время подбадривала меня, но потом сдалась. Последние десять лет я видел его не так уж часто. Несколько раз в год. И он не разговаривал со мной до недавнего времени.

В его голосе появляется холодность. Резкая, горькая нота. — Он услышал от кого-то, что я получил отличную новую работу, а затем попросил у меня взаймы, чтобы попытаться разобраться с собой. Я думал, что помогаю ему. Но потом он просил снова и снова. Я гребаный идиот. Я должен был что-то сделать.

— Нет. Это не твоя вина. Кендрик был прав, по крайней мере, в этом.

Он, должно быть, уловил отвращение в моем голосе, поскольку тень веселья пробежала по его чертам.

— Ты действительно ненавидишь его.

— Он мерзкий. Но это не имеет значения. Твой отец сделал свой собственный выбор. И похоже, что он сделал его давным-давно.

Я замолкаю, спрашивая себя, стоит ли мне говорить следующую часть.

— Ты знаешь о моей маме? Как она относилась ко мне?

Взгляд Габриэля становится острым.

— Да. И меня это злит.

— Раньше я думала, что смогу изменить то, как она ко мне относилась. Что если бы я могла убедить ее, что я хорошая, она бы меня полюбила как следует, — мой голос дрожит, но я продолжаю. — Но прежде чем уйти, я поняла, что это невозможно. Она такая, какая есть, и что бы я ни делала, она никогда не изменится. То же самое и с твоим отцом. Его зависимость была частью его. Ты ничего не мог сделать.

Он хрюкает, и это звучит почти как согласие. Его рука обхватывает мою и сжимает. С дрожью я понимаю, что только что рассказала ему что-то более личное, чем я когда-либо рассказывала кому-либо, кроме Билли. Что убедило меня сделать это?

Еще один звонок в дверь разбивает момент вдребезги.

— Открой, — кажется, я узнаю голос Себастьяна. — У нас есть тот мерзкий дешевый виски Fireball, который тебе нравится. Я чувствовал себя грязным, заказывая его.

Габриэль смотрит на меня, и его глаза впервые сосредоточены. Он оценивающе смотрит на мою грудь и встает.

— Я не смогу от них избавиться. Тебе нужно надеть другую футболку и бюстгальтер. Я не позволю им глазеть на тебя.

Он встает на ноги, хотя двигается так, будто его конечности тяжелые, и открывает шкаф. Он выбирает гораздо более свободную, простую черную футболку и скучный черный бюстгальтер. Разумно. Из тех вещей, которые я бы носила для лабораторной работы. Это как-то заставляет меня чувствовать себя лучше. Это практичная одежда, для того, чтобы что-то делать, а не так, как вы одеваете живую секс-куклу.

Входят друзья Габриэля, и происходит много неловких объятий и похлопываний по спине. Себастьян перемещается по кухне с легкостью человека, который много здесь бывал, доставая стопки и наливая напитки. Он выстраивает четыре, затем, на выразительный взгляд Джейкоба, спрашивает: — Ей разрешено?

Разрешено. Это слово пронзает мои нервы, напоминая, кто я здесь. Габриэль на мгновение смутился, как будто тоже забыл, а потом махнул рукой. — Конечно. Если она хочет.

Себастьян вопросительно посмотрел на меня, и я взяла