Злой преследователь - Зара Дж. Блэк

вопрос, на который мне не позволено отвечать. Наши подопечные должны подчиняться нам на церемонии без вопросов и не зная, какая судьба ждет нас обоих, если они этого не сделают. Конечно, я могу нарушить правило. Здесь только мы. Но я не могу избавиться от страха, что каким-то образом Кендрик узнает.

— Нет никакого «или что». Ты сделаешь то, что должна, и это конец.

Она выглядит так, будто вот-вот вспыхнет, но потом искра гаснет. Ее глаза закрываются.

— Я не могу. Не перед всеми этими людьми. Я просто не могу.

— Ты можешь. Мы будем практиковаться. Ты будешь делать это так много раз, что это станет второй натурой. И большую часть времени ты будешь стоять на коленях, лицом ко мне. Люди не смогут много увидеть.

Она отстраняется.

— Просто забудь об этом. Давай…

Я хватаю ее за волосы и разворачиваю ее лицом к себе, когда она вскрикивает.

— Это не спор. Ты хочешь провести еще несколько часов в своем ошейнике? Потому что к этому всё идет.

Она сглатывает, и ее взгляд скользит по моему столу.

— Я думала…

— Ты думала, что я буду с тобой помягче из-за того, что случилось? Нет. Наоборот, совсем наоборот, — я наклоняюсь к ней, понижая голос. — Я не могу представить себе лучшего способа отвлечься, чем играть с тобой, — это правда. Я почти благодарен, что правда о церемонии всплыла сейчас, в самое неподходящее время. Каждый раз, когда я думаю о своем отце, мое сердце сжимается железными тисками, выдавливая из меня жизнь. Я держусь за Еву. Она — спасательный плот в бурном океане. — Итак, я спрошу еще раз. Ты хочешь еще несколько часов в своем ошейнике? Может, мне связать тебе руки, вставить вибратор и оставить тебя так на всю ночь, пока я сплю.

Как будто я смогу спать с ней в таком затруднительном положении. Но ей не нужно знать, что это пустая угроза.

— Нет! — она снова смотрит на меня со страхом, и извращенная часть меня наслаждается этим взглядом. Ей нужно доверие, но также уважение и страх. Тонкое равновесие.

— Тогда ты сделаешь, как я говорю. Мы собираемся репетировать церемонию прямо сейчас. Раздевайся.

Нам пора идти спать. Я измотан, и Ева, вероятно, тоже. Но мысль о том, чтобы лежать в тишине в темноте, делает меня больным. Слишком много времени, чтобы думать.

Глаза Евы широко раскрыты, зрачки расширены, и я не думаю, что это все от страха. Нет, я так не думаю. Ее холодный, хрупкий взгляд давно исчез, а губы приоткрыты. Ей это тоже нужно. Возможно, так же сильно, как и мне.

Я отпускаю ее и смотрю, как она встает, чтобы снять с себя практичную одежду, в которую я ее одел. Она казалась счастливой, когда я ее ей отдал, облегченно вздохнув, что мне позволили что-то такое обыденное. Я отодвигаю свой стул от стола, сидя так, как я буду сидеть на церемонии, и жестом указываю в дальний конец комнаты.

— Это простой процесс. Я буду на сцене, а ты будешь сбоку с парой более опытных подопечных. Вероятно, Порция. Ты снимешь одежду, — она вздрагивает от этого, но я продолжаю. Чем больше она привыкает к этой идее, тем лучше. — А затем ты подойдешь ко мне и встанешь на колени. Сделай это, — она колеблется, вероятно, чувствуя себя неловко и смущенно. Я и сам чувствую себя немного так же. Это такой странный ритуал, который нужно завершить перед публикой. Но вид обнаженной Евы сделал свое обычное дело, даже после всего, и, к моему собственному изумлению, у меня встает. После столь долгого отсутствия секса я умираю с голоду. Ничто не может остановить меня от желания есть.

Ева не уверена в своем теле. Она ненавидит выходить на сцену в купальнике, не говоря уже о голой. Я ненавижу, что она не видит себя так, как я, самой красивой женщиной в мире.

— Начни с этого, — я указываю на дверь. — Подойди ко мне и встань на колени. У тебя пять секунд.

На этот раз она делает, как я прошу. Ее глаза остаются прикованными к полу, когда она касается дверного проема, делает вдох и медленно идет ко мне. Остановившись передо мной, она опускается на колени с грацией, которая меня до сих пор удивляет, хотя, вероятно, мне не следует этого делать. В церкви она бы провела много времени на коленях.

Она смотрит на меня стеклянными глазами, и я знаю, что должно произойти дальше. Я должен проинструктировать ее о формулировке церемонии и заставить ее практиковаться, пока это не покажется естественным. Я хочу это сделать. Просто представляя, как она произносит эти слова, а затем целует мою руку, кровь бурлит в моих жилах.

Но слова не приходят. Наступает момент тишины, единственный миг, когда мой разум освобождается от цепи и думает о том, чего я отчаянно не хочу. Воспоминание прорывается сквозь мою защиту, грубое и мощное.

Мы с отцом, сидим далеко за полночь, играем в Grand Theft Auto, пьем колу и едим чипсы. Его строгое предупреждение не говорить моей маме. Я спросил его, могу ли я жить с ним постоянно, и хотя он сказал, что это невозможно, я никогда не видел его таким счастливым.

Это физическая боль, копье в живот, такое сильное, что мое дыхание превращается в безмолвный взрыв, и я сгибаюсь пополам, закрыв глаза. Это острая боль, которую я когда-либо чувствовал. Понимание того, что я что-то потерял и ничто не может вернуть это.

— Габриэль? — нежный голос Евы нерешителен, смущен, но в нем есть что-то еще. Я открываю глаза и вижу, как она изучает меня, нахмурив брови.

Кажется, она беспокоится обо мне, как бы безумно это ни было, учитывая обстоятельства. Боль в животе немного утихает, снова отступая до терпимого уровня. У меня внезапное, гнетущее предчувствие. Вот как это будет. Печаль всегда будет ждать, готовая наброситься, когда я меньше всего этого буду ожидать.

Ева смотрит на дверь. Она думает, что мне нужна помощь? Боже, она, должно быть, так растеряна. Сегодня я вырву ее из ее жизни, а завтра — это. Мне нужно быть сильным ради нее. Мне нужно хотя бы притвориться, что я знаю, что делаю.

Я выпрямляюсь, беря себя в руки.

— Это ничего. Тебе нужно сказать…

— Это не ничего.

Перерыв был тихим, но решительным. Я должен отреагировать. Контроль над этой ситуацией ускользает из моих пальцев, но слова застревают в горле. В этом, в ней, в этот момент