Не измени себе - Алексей Першин

— Да как вам сказать?.. Особо болтливых не уважаю.

— Так, так. Я бы хотел задать вопрос: почему вы так не любите вашего старого товарища?

Павел резко откинулся на спинку стула и убрал локти со стола.

— Но откуда же вы взяли? Наоборот, как старший группы, я всегда старался ему помочь.

— В чем? Каким образом?

— Одергивал, советовал не выворачивать карманы, пригодится кое-что и дома.

— Так вот ему и говорили?

— Ну… не слово в слово, общий смысл передаю.

— А что же Дроздов?

Зыков замялся, не очень хотелось повторять далеко не лестные о себе слова. Но что поделаешь?

— Обозвал меня замшелым сквалыгой и забуревшим кулаком.

— Замшелым, стало быть, и забуревшим?..

Сазонов явно повеселел.

— И вы, конечно, обиделись?

— Еще бы! Ни за что ни про что…

— А ведь знаете, товарищ Зыков, ваш старый приятель правильную дал вам оценку.

Павел стал медленно подниматься. Поднимаясь, он наливался краской возмущения.

— Да вы сидите, сидите. Можно и сидя высказать все, что вы думаете о Дроздове и обо мне.

— Но я ведь как честный человек!.. Все-таки блюл интересы государства!..

— Эх, товарищ Зыков! Зачем же было тогда посылать вас к людям, с которыми следовало поделиться передовым опытом? Чему же могли у вас научиться молодые немецкие рабочие, если вы припрятывали свои секреты? Разве так сложно уразуметь эту истину?

— Но я ведь думал…

— Оставьте, Зыков. Вы все понимаете. Зачем вы написали это письмо? Вам что, поперек горла встали успехи Дроздова? Сознайтесь, так ведь?

Павел вспотел, в голове у него путалось. Такого разговора он не ожидал.

— Нет, это не так.

Сазонов, наклонившийся к нему, проговорил, чеканя каждое слово:

— Но вы же, как здравомыслящий человек, понимали, что ваше письмо способно навлечь на вашего друга неприятности?

Пот струйками стекал с висков Зыкова и за ушами. У Сазонова брезгливо дернулся уголок губ.

— Знаете… И молчанием многое можно сказать. А внешне вы безобидный, даже обаятельный, душа-человек, по отзывам ваших коллег по работе в Германии. Такую заботу проявили об их быте и досуге! Так случилось, что я хорошо осведомлен о Дроздове. Источник моей информации надежен, достоверен и не подлежит сомнению.

Николай Петрович умолк и, пытаясь успокоиться, затянул молчание. Но вот он резко отодвинул письмо Зыкова.

— Хочу предупредить. По-человечески, по-мужски: путь, на который вы встали, опасен.

Сазонов поднялся.

— А за сим прощайте. Сознательно не говорю вам до свиданья. Именно прощайте.

…Когда прошел слух, что награждение их группы, работавшей за рубежом, состоялось, Зыков на другой же день отыскал «Ведомости Верховного Совета СССР». Нашел список награжденных. Их оказалось семеро, его фамилии не значилось. Борису Дроздову, как и предполагалось, дали орден «Знак Почета».

Павел прочитал и скривил губы.

— Еще бы… С таким-то знакомством! — процедил он.

А весной 1948 года произошло событие, после которого жизнь Бориса Дроздова повернулась на сто восемьдесят градусов.

На завод «Красный маяк» прибыл разгневанный представитель министерства. Человек он был новый, ситуация, из-за которой оказался здесь, ему казалась катастрофической. Сразу же направился в кабинет главного инженера.

— Вот… Извольте ознакомиться, Василий Борисыч, — он с негодованием бросил сколотые скрепкой листы бумаги. — Рекламация. Да еще такая позорная! Для вашего предприятия немыслимо позорная!

— А в чем дело? — главный инженер спокойно отодвинул бумаги. — Самую суть, Сергей Сергеич. Слепну от бумаг. Не главный инженер, а писарь какой-то…

— Извольте! Украинский завод получил четыре ваших станка последней марки. Ни один из них не работает. Дробление.

— Так-ак, — главный инженер беспокойно забарабанил пальцами по столу. — Не было печали…

— Да уж как хотите, так и судите…

Нажав на кнопку звонка, главный инженер вызвал секретаршу:

— Пригласите ко мне наладчика Дроздова… — и гостеприимно указал на кресло: — Прошу вас, Сергей Сергеич, располагайтесь, а я ознакомлюсь с рекламацией.

Минут семь в кабинете был слышен только шелест бумаги. Но вот представитель министерства оторвался от газеты и с недоумением спросил главного инженера:

— А почему вы вызвали только наладчика? Тут инженерная работа. Обычный наладчик вряд ли справится.

— Обычный, да не совсем обычный…

В этот момент раздался стук в дверь. Вошел Дроздов.

— Садитесь, Борис Андреич, — приветливо обратился к нему главный инженер.

— Вам приходилось слышать о дроблении станков? — заговорил с Дроздовым представитель из министерства. Тон был настораживающий, чувствовалось явное желание проверить его, Дроздова, компетентность.

Борис опешил: с ним так уже давно не говорил никто.

— Никогда в жизни, уважаемый начальник. Видом не видывал, слыхом не слыхивал.

Астахов не выдержал, рассмеялся:

— Ну чего дурочку валяешь?

— Какой привет, такой ответ.

Представитель министерства покраснел.

Погасив улыбку, Астахов примирительным топом продолжил:

— Ладно уж, Борис Андреич. Действительно неприятный случай. Станки-то уникальные, а вот рекламация пришла.

— При чем здесь уникальность? Для всех станков принцип дробления одинаков. Что серийные, что уникальные… Разобрались бы на месте, чем писать грозные рекламации.

Помолчали. Главный инженер затянул паузу, чтобы дать возможность прийти в себя Сергею Сергеевичу.

— Придется съездить, Дроздов.

Опять вмешался «высокий начальник».

— Я бы все-таки попросил, Василий Борисович, направить на Украину инженера и наладчика.

Василий Борисович с досадой поморщился. Покосившись в сторону министерского представителя, закончил разговор:

— Борис Андреевич, вы поедете с инженером Зоновым. Передайте, чтобы он зашел ко мне.

Еще не захлопнулась за рабочим дверь, как Астахов дал волю своему гневу.

— Как вы можете?.. Дроздов — гордость нашего завода. Вы новый человек в министерстве… Вы ничего не знаете о наших людях…

«И откуда выкопали такого?.. — размышлял по дороге Дроздов. — Даже если ты и новый человек… будь прежде всего человеком…»

Но тут Борису все-таки пришло в голову: как бы там ни было, а технологические недостатки должен исправлять инженер. Это факт.

«Направить… инженера вместе с наладчиком». Опыт опытом, а знания-то должны быть прежде всего у человека с высшим образованием. Услышанные Борисом слова, несмотря на их кажущуюся на первый взгляд по отношению к нему, Дроздову, бестактность, в общем-то были правомерны. Сам он презирал формальности, для него важна была сущность человека, но далеко не все, наверное, разделяли его взгляды…

…Григорий Григорьевич Зонов, бывший ученик Дроздова, искренне недоумевал:

— Виданное ли дело, Василий Борисович, учителя учить? Мне, если хотите знать, просто стыдно именовать себя старшим в этой поездке.

А Дроздов остался доволен, что вместе с ним направили Гришу Зонова. Цепкий оказался малый. Борис убедил его в конце войны закончить вечернюю школу, а потом паренек нашел в себе силы и поступил в институт.

…И вот они с Зоновым на Украине, в огромном цехе завода. Предприятие сооружено недавно и оборудовано по последнему слову техники. Все здесь новое, не успевшее закоптиться, даже следов масла и эмульсии на полу не видно. Цех залит светом, просторно, гулко, красиво.

Их станки стояли на отшибе. Вид у них был внушительный. Подошли к одному из них. Борис потрогал рукой деталь, зажатую в патроне, спросил Григория:

— Знаешь, что за деталь?

— Догадываюсь. Пыхтел и я над станком. Деталь, конечно, ответственная. Сталь специальная, жароустойчивая, требует сложнейшей обработки. Брак возможен из-за малейшего дефекта.

Подошел начальник цеха, высокий бледнолицый мужчина лет пятидесяти с усами, уныло свисавшими к подбородку.

— Гарно, хлопцы, шо швыдко приихалы. Замордовались зовсим с этим норовистым жеребцом, хай ему бис.

Григорий улыбнулся и ласково погладил «жеребца».

— Погоди, отец, ругать жеребчика. Он еще покажет себя — пыль из-под копыт столбом взовьется.

Начальник цеха недоверчиво взглянул на Зонова: уж он-то вдосталь намучился с московской новинкой.

— Пыталы во усих режимах, и так и эдак. А вин ни тпру ни ну. Шось воно з конструкцией того… — начальник покрутил растопыренными пальцами в воздухе. — Недоробылы з ним, хлопцы. Ей-ей, недоробылы. — Он подошел к другому станку, довольно древнему на вид. — Гляньте на цей станок. Сто лет ему с двумя хвостиками, а тянэ, як добра коняга. А цей… хоть лопни, — и безнадежно махнул рукой.