Орбинавты - Марк Далет

— Он не так молод, как выглядит, — пояснила Зенобия, догадавшись о производимых Мануэлем мысленных вычислениях, и предложила: — Здесь шумно. Если вы не против того, чтобы мы отошли подальше от толпы, я вам немного расскажу о Лоле.

Во время неторопливого рассказа цыганки они ходили около отдаленных от костра жилищ.

Пако, рассказывала женщина, примкнул к их табору восемь лет назад. Он пришел с десятилетней дочкой. Девочка была приветливой и ласковой и быстро освоилась в новой обстановке. Пако не рассказывал никому, откуда они пришли. Сказал лишь, что жена умерла от простуды. Лола тоже болела, у нее сильно воспалилось горло, отчего любые попытки говорить причиняли ей боль.

— Вот с тех пор она так и осталась молчуньей. Болезнь давно прошла, а Лолу и силком не заставишь ничего сказать. Только иногда что-то шепнет. Громко никогда не разговаривает — боится, что вернется боль. Близкие люди вроде меня уже понимают ее по выражению лица и по движению губ, а чужие часто думают, что она немая, или принимают за дурочку. Но и те и другие ошибаются.

Со дня прибытия Пако и Лолы Зенобия воспитывала девочку как родную дочь наравне с собственными детьми. Пако же, хоть он мужчина и видный, так с тех пор и не завел себе подружки. Поначалу к нему относились без особой учтивости, так как он был чужаком в таборе и не настолько стар, чтобы уважать его лишь за возраст, без каких бы то ни было личных заслуг.

Однако вскоре его авторитет среди цыган вырос настолько, что люди даже стали разрешать споры между собой, ссылаясь на его мнение. Это произошло после того, как всем стало ясно, что Пако мастер на все руки и к тому же человек он весьма рассудительный и быстро соображающий. В сложных условиях полукочевой жизни, которую цыгане вели вопреки запретам и зачастую жестоким преследованиям, быстрый ум Пако неоднократно выручал их.

И все же самое сильное впечатление на остальных производило то необъяснимое обстоятельство, что Пако в совершенстве владел самыми разными навыками и ремеслами. На вопросы о том, когда он успел выучиться и на кузнеца, и на ювелира, и на дрессировщика собак и медведей, и на искусного музыканта и где он научился бегло говорить на нескольких наречиях, Пако отвечал уклончиво и неопределенно, и вскоре люди оставили его в покое.

— У нас не принято лезть человеку в душу, — рассуждала Зенобия. — Но все равно странно: в эти дни даже старики не помнят греческого языка, а Пако говорит на нем свободно. Обычному человеку, чтобы уметь все то, что умеет он, понадобилось бы несколько жизней. Подойди, дочка, смелей!

На последней фразе женщина изменила интонацию и добавила еще что-то на кале. Мануэль обернулся и увидел Лолу, стоявшую возле масличного дерева и смотревшую на них. Теперь, в свете полной луны, она выглядела иначе, чем в отблесках костра. Было трудно поверить, что эта робкая девушка и есть та танцовщица с огненным темпераментом, чья дикая и трепетная грация так пленяла его еще совсем недавно. Мануэлю захотелось согреть и защитить ее. Он невольно бросил взгляд вниз, на ее ноги, и обрадовался, увидев, что теперь Лола обута в башмачки.

— Сеньорита! — воскликнул он и смешался, не зная, как к ней обращаться, на «вы» или на «ты». — Лола! Как ты танцуешь! Я никогда не видел ничего подобного!

Лола на мгновение наклонила голову набок, и губы ее тронула легкая улыбка, отчего на левой щеке возникла ямочка, показавшаяся Мануэлю самым прекрасным зрелищем на свете (он даже забыл напомнить себе, что испытываемый им восторг является всего лишь игрой его воображения).

Неловко переминаясь с ноги на ногу, саламанкский идальго еще раз поблагодарил обеих женщин и вернулся к костру. Бальтасар вскоре нашелся в обществе длинноволосых молодых людей. Мануэль узнал среди них бесстрашных наездников, которые скакали без седел.

В Санта-Фе рыцарь и солдат вернулись за полночь.

В последующие дни Мануэль полагал, что будни воинской службы на виду у осажденного города выветрят из памяти босоногую танцовщицу у костра, но этого не произошло. Он думал о ней, вспоминал, скучал, воображал, что влюблен, иногда даже бормотал какие-то неразборчивые слова о желтом цветке, чем слегка встревожил своего верного слугу, строгого сержанта и спасителя животных Пепе Круса.

В эти дни Санта-Фе стал настоящей столицей страны. Каждый день в ворота города вступали караваны со всевозможными товарами. Сцены оживленной торговли фруктами и всяческой снедью, целые насыпи муки, стада коров и овец — все это было отчетливо видно со стен голодной Гранады. Время от времени группы людей пытались вырваться из осажденного города, но мусульманские стражники у городских ворот безжалостно рубили своих малодушных сограждан.

Отдельным счастливцам, которым все-таки удавалось выскользнуть из Гранады, добраться до расположения христиан и сдаться в плен, рассказывали, что положение в городе стало невыносимым. Дети умирали на руках у родителей. Люди были вынуждены есть лошадей и охотиться на птиц. Собак, кошек и крыс в городе уже давно не осталось.

Слушая эти рассказы, Мануэль не мог не испытывать сочувствия к осажденным. Дни рыцарских поединков и доблести остались в прошлом. Как и многие другие, молодой Фуэнтес выполнял свой долг, охраняя перевалы от возможных попыток доставить припасы в Гранаду, но гордости от этого он не испытывал. Вспоминая же данное им Алонсо обещание позаботиться о его деде, Мануэль понимал, что по мере того, как проходит неделя за неделей, возможность выполнить это обещание уменьшается. Он уже не особенно верил, что застанет старого Ибрагима в живых.

Со времени сентябрьского праздника на цыганской стоянке Мануэль с нетерпением ждал следующего новолуния, но, когда оно наступило, он весь день был занят. Вместе с другими рыцарями обеспечивал безопасность предводителей христиан и мусульман во время тайных переговоров о капитуляции Гранады.

В переговорах участвовали два секретаря арагонского короля и два визиря эмира. Они секретно встречались в деревне Хурриана, давая друг другу знаки заранее оговоренными сериями выстрелов либо договариваясь через тайных посыльных. Начиная с октября сын Боабдила находился в ставке графа Тендильи на положении гостя и пленника одновременно. Эмир отправил его к христианам в знак своей искренности. О содержании переговоров в Санта-Фе ходили всевозможные непроверенные толки и слухи.

Столкновений не происходило, так как с 15 октября действовало шестидесятидневное перемирие.

К концу ноября Мануэль, которому так и не удалось выкинуть из головы мечты о Лоле (всего лишь игра воображения, не так ли, кабальеро?), в один из дней, свободных от патрулирования, отправился в сопровождении Бальтасара в цыганский лагерь возле Альхамы, не дожидаясь очередного полнолуния. Бальтасар никаких вопросов по дороге не задавал, и это было очень удобно Мануэлю, который даже сам себе не мог внятно объяснить причину поездки.

Стоянка цыган на сей раз была полупустой. Встретившаяся путникам старуха объяснила, что все молодые мужчины и многие женщины находятся на заработках в Альхаме или в Санта-Фе. Мануэль решил было, что они не застанут и Лолу, но та оказалась на месте. Увидев гостей, молчаливая танцовщица выскочила из глиняной хижины и пошла им навстречу с сияющим лицом. Волосы Лолы, на этот раз не заплетенные в косы, были собраны под тюрбан. Дверь в дом она оставила открытой, и за ней угадывались в тени очертания стола и кровати. Внутри никого не было.

Бальтасар поспешно ретировался, сказав Мануэлю, что будет ждать его возле лошадей.

— Вот, Лола, это я привез твоей воспитательнице и тебе, — смущаясь, сказал Мануэль и вынул две новые шелковые шали красивой отделки с длинной бахромой. — Эта шаль — для Зенобии, а эта — для тебя.

— О-о… — выдохнула девушка, когда он набросил шаль ей на плечи. Это было первое слово, которое Мануэль от нее услышал.

— Нравится? — спросил он.

Лола кивнула и быстро провела ладонью по его руке. Мануэль обрадовался, увидев ямочку, появившуюся на левой щеке девушки во время улыбки.

— Я по тебе скучал, — признался он. — Неужели ты даже имени моего не произнесешь? Говорить совсем не страшно. Я уверен, что у тебя красивый голос. У тебя все красивое. Как жаль, что я тебя не слышу!

Лола поманила его и быстро пошла мимо своего жилья, на ходу закинув туда шаль для Зенобии. Мануэль следовал за ней. Они шли дольше, чем он мог ожидать.

— Куда мы идем? — спросил он.

Лола, не отвечая, продолжала путь. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что молодой идальго не отстал. Он больше не задавал вопросов.

Когда они подошли к холму, защищавшему стоянку от ветра, Лола жестом велела Мануэлю, чтобы он ей помог, и они вместе разобрали груду веток, за которой обнаружился невысокий лаз. Лола осторожно пробралась в него и спустилась вниз. Сразу за лазом обнаружились два выступа в скальной породе, по которым, как по ступенькам, Мануэль сошел вслед за Лолой.