Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович

лет назад, вдруг так озаботила французского посла. Он ведь занимал этот пост в год убийства Пушкина, лично его знал и был одним из немногих дипломатов, присутствовавших на отпевании поэта в Конюшенной церкви. Удивительно, но самые добрые отношения связывали П. де Баранта с графом Бенкендорфом.

Не является также секретом, что друг и корреспондент А. И. Тургенева князь Вяземский также был масоном и именно он положил в гроб Пушкина белую перчатку – один из символов этого невидимого «братства». А кем был сам П. де Барант? Оказывается, карьера у этого французского аристократа была весьма причудливой: он благополучно пережил все политические режимы: первую империю, реставрацию, горячо приветствовал приход к власти Луи-Филиппа и получил от него пост посла вначале в Турине, а потом в Петербурге. Поэтому возникает закономерный вопрос, как был связан его запрос о строфе из стихотворения «Смерть поэта» с очередной провокацией, жертвой которой должен был стать Лермонтов?

И она, эта провокация, действительно удалась – дальнейшие события развивались по вполне предсказуемому сценарию: в середине февраля на балу у графини Лаваль состоялся резкий разговор Лермонтова с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. По одной из версий этого столкновения, изложенной А. П. Шан-Гиреем, они оба ухаживали за княгиней М. А. Щербатовой и поэтому «слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта». Примерно такой же точки зрения придерживается графиня Е. П. Ростопчина году в письме к А. Дюма (1858 год), то есть уже после смерти поэта. Причиной дуэли, по ее мнению, были успехи Лермонтова у женщин, которые вызывали вполне понятную враждебность к нему со стороны других мужчин. К этому прибавился, как она писала, еще и «спор о смерти Пушкина, последствием которого и стала дуэль». А. И. Тургенев, барон М. А. Корф, князь П. А. Вяземский, А. Я. Булгаков и другие современники присовокупили к этой истории еще и жену русского дипломата

Терезу фон Бахерахт, имевшую достаточно сомнительную репутацию. Такая сложная комбинация давала полную возможность скрыть истинные мотивы публичной ссоры, прикрыв их обычной банальной историей о соперничестве из-за женщин.

Согласно официальным показаниям Лермонтова, между ним и его противником произошел следующий диалог:

Барант. Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?

Лермонтов. Я никому не говорил о вас ничего предосудительного.

Барант. Все-таки если переданные мне сплетни верны, то вы поступили весьма дурно.

Лермонтов. Выговоров и советов не принимаю и нахожу ваше поведение весьма смешным и дерзким.

Барант. Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело.

Лермонтов. В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно.

Барант вызвал Лермонтова [7, с. 6].

Этот диалог, состоявшийся на французском языке, передал Висковатову со слов Лермонтова бывший воспитанник Школы П. Г. Горожанский. Он сообщил ему, что Михаил Юрьевич, рассказывая историю вызова, прибавил: «Я ненавижу этих искателей приключений; эти Дантесы, Баранты – заносчивые сукины дети».

Что поражает в этом диалоге? Безусловно, нравственное величие поэта и глубокое, можно сказать обостренное, чувство национального достоинства. Э. де Барант действительно предстает в этом разговоре с поэтом в достаточно смешном виде – сколь-нибудь значимых мотивов для вызова на дуэль с его стороны просто нет: какая-то неназваная особа, какие-то невыгодные вещи, то есть абсолютное отсутствие даже формальных поводов для поединка. После примиряющего ответа Лермонтова де Барант сознательно идет на обострение конфликта – ему очень нужна эта дуэль. Почему? Из-за женщины? Это, по меньшей мере, глупо, а молодой де Барант дураком не был. Возможно, ему доходчиво объяснили, что если Лермонтов примет вызов, то он окажется в весьма уязвимом положении – это может грозить ему разжалованием в солдаты или каторгой. Таким образом, у поэта не было выбора: если он идет на дуэль и, тем более, с иностранным подданным, то становится преступником, а если нет, – то навсегда теряет репутацию дворянина и офицера и будет посмешищем в глазах великосветского общества. То есть те, которые подталкивали Э. де Баранта к дуэли, прекрасно понимали, что Лермонтов никогда не пойдет против правил чести русского офицера, он примет вызов в любом случае. А чем грозила эта дуэль де Баранту? Ничем, в худшем случае небольшой раной, которая только украсит молодого аристократа, поскольку очень многие в свете знали об отрицательном отношении Лермонтова к дуэлям, чего он никогда не скрывал. Следовательно, молодой де Барант ничем не рисковал, именно поэтому его с такой легкостью отправили на этот поединок. Он и состоялся 18 февраля 1840 года за Черной речкой при секундантах Столыпине (Монго) и графе Рауле д’Англесе, сначала на шпагах, а потом на пистолетах. Дуэль, как и следовало ожидать, закончилась бескровно, на ней Лермонтов получил только легкую царапину. После этого он сразу заехал к издателю А. А. Краевскому, где встретился с писателем и критиком И. И. Панаевым. Как тот вспоминал впоследствии, Лермонтов показал им свою рану на руке и был в то утро «необыкновенно весел и разговорчив» [8, с. 135].

А. П. Шан-Гирей в своих воспоминаниях также описал эту дуэль со слов поэта. Действительно, она закончилась практически без последствий, если не считать легкую царапину, полученную Лермонтовым. Рапира у него сломалась, а при стрельбе из пистолетов де Барант промахнулся и поэт выстрелил в воздух, после чего они «помирились и разъехались» [4, с. 48–49].

Особого значения этой дуэли вначале никто не придавал, и после нее Лермонтов продолжал вести обычный образ жизни, то есть выезжать в свет и встречаться с друзьями. Но когда об этой истории стало известно императору (правда, непонятно, каким образом), ситуация приобрела крайне невыгодный для поэта оборот. Разглашение сведений о дуэли современники почему-то приписывали Терезе фон Бахерахт, что, конечно, подтвердить или опровергнуть крайне сложно. Тем не менее, дело было сделано – бюрократическая машина империи была запущена и молодому гвардейскому поручику грозили серьезные неприятности.

В двадцатых числах февраля 1840 года командир полка Н. Ф. Плаутин потребовал от своего подчиненного письменное объяснение по поводу дуэли с Э. де Барантом, и тот в начале марта представил ему доклад, в котором изложил все те обстоятельства, которые описаны выше. Трагическое часто сочетается с комическим, примерно в это же время поручик лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтов был отмечен в Высочайшем приказе о поощрении.

На чьей стороне в этой дуэльной истории были симпатии высших сановников империи, становится ясно из письма жены вице-канцлера и министра иностранных дел графа Нессельроде – Марии