Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выплюнув откушенный палец, утопленница скрылась под водой, а потом вынырнула рядом с Водником. Хозяин озера открыл глаза, разинул пасть и огласил всё вокруг протяжным, гортанным звуком. Потом он схватил Василину, поднял её высоко в воздух и тут же ушёл с ней в воду, которая сомкнулась над их головами чёрным зеркальным полотном. Озеро неподвижно замерло.
Утопленницы на берегу завизжали от радости и стали кидать свои венки на воду. А потом они принялись резвиться и играть, обдавая Прохора с ног до головы холодными брызгами. Он уронил голову на землю, чувствуя, как глаза наполняются жгучими слезами.
Прохор поднял тяжёлую, как чугун, голову только тогда, когда всё вокруг него стихло. Он посмотрел на озеро: серый рассвет безуспешно пытался разбить туманную дымку, повисшую над водной гладью. Этот густой, вязкий туман был похож на жизнь Прохора. Она сейчас ему именно такой и представлялась – серой, мрачной и беспросветно тоскливой…
Глава 9
Рождение ребёнка
– Хороша ты, Шурка, стала! Дородная, мясистая! И пузо тебе вон как идёт!
– Да что ты, батя! Пузо-то на лоб уж скоро полезет. В двери еле-еле вхожу.
Фёдор улыбнулся невестке, а та покраснела от внимания, опустила глаза в пол. Ираида толкнула мужа в бок:
– Ты, старый дурень, не смеши её. Нельзя ей смеяться, а то роды раньше времени начнутся.
– От смеха, что ли? – ухмыльнувшись, спросил Прохор, подливая отцу и матери рябиновую настойку.
– Знамо дело от смеха, – строго сказала Ираида, – а чего так вылупились на меня? У Аньки, вон, сноха хихикала всю пору, и родила на два месяца раньше мёртвого мальчика.
– Ну что вы, бабы, за народ такой? Разве можно про такое за столом болтать? – возмутился Фёдор, заметив, как вытянулось и побледнело после слов Ираиды лицо Шуры. – По мне так уж лучше смеяться, чем такие страсти слушать.
– Ох, мать, спасибо, предупредила! А то мы давеча с Шурой так хохотали над едва родившимся козлёнком, что я тоже подумал, кабы не началось у неё раньше времени!
Прохор встал, поцеловал жену в макушку и вышел в сени, чтобы взять там ещё одну бутылку настойки. Ираида в это время наклонилась к невестке и прошептала на ухо:
– Любит он тебя, Шурка! Крепко любит! Вот! А ты боялась, что несчастна с ним будешь.
Шура кивнула и снова покраснела, в этот раз от удовольствия. Тогда, девять месяцев назад, она и вправду не хотела замуж за Прохора – передумала, когда он её пытался силой в лес покойников увести. Много тогда мрачных мыслей передумала Шура, и решила к знахарке сходить, от бремени своего избавиться. Но не успела – Прохор снова пришёл к ней с извинениями, а Ираида уверила её, что всё это помутнение от его болезни было.
И Шура снова поверила Прохору, потому что любила его. Любящее сердце всегда прощает. Поначалу Шура подозрительно относилась к мужу, но потом привыкла к нему. Да и Прохор, сперва скупившийся на чувства, со временем начал проявлять по отношению к молодой жене и заботу, и любовь.
И вот теперь, перед самыми родами, он смотрел на Шуру совсем ласковым, почти влюблённым взглядом, и Ираида видела это и радовалась. Никто не знал, как она яростно молилась за сына каждый раз перед сном.
– Имя-то поди уж выбрали? – спросила Ираида, незаметно смахнув слезинки с глаз.
Прохор кивнул, и Шура, улыбнувшись, ответила:
– Если мальчик родится, то, как мой отец, будет Иваном зваться. А если девочка, то в честь вас, маменька, Ирой назовём.
– Мальчик у вас будет. Ты вон какая красавица, – Ираида ласково погладила Шуру по круглой щеке, – девка бы давно всю красоту твою забрала.
Ираида широко улыбнулась довольная тем, что совсем скоро станет бабушкой. Слёзы снова покатились из её глаз, но теперь уже можно было не скрывать их.
Никто не заметил, как Прохор при этом изменился в лице. Выпив рюмку настойки, он задумчиво посмотрел в окно – туда, где в ранних весенних сумерках таинственно темнел лес…
* * *
…Она никогда не приходила к нему больше. Василина, его любовь, его несбывшаяся мечта, его утонувшая невеста. Став женой Водника, она больше не могла ходить к нему. А ведь он звал, звал много раз. Сначала стоя у открытого окна, крича не своим голосом в темноту. Потом, уже будучи мужем, шепча её имя во сне, капая горячими слезами на подушку. Но она больше не приходила. Водник не отпускал её. Да и осталось ли в ней хоть что-то от прежней Василины? Вряд ли… Тем не менее Прохор по-прежнему горячо и крепко любил её. А потом как-то мать принесла ему заговорённой травы и сказала:
– Пей на ночь, если не хочешь окончательно сойти с ума!
И Прохор стал послушно пить заговорённую траву. С каждым днём образ Василины становился всё призрачнее, а потом наступил день, когда он проснулся с необычайно ясной головой и даже почувствовал себя вполне счастливым.
На улице стояла зима, мороз был крепок и трескуч, а Прохор шёл по улице и улыбался слепящему солнцу. И что ему не живётся спокойно? Он здоров, силён, молод, дома его ждёт хорошая, любящая жена, которая носит под сердцем его дитя. Остаётся лишь жить да радоваться. И Прохор так и поступил – стал жить и радоваться.
Лишь иногда, в редкие минуты, когда тьма проникала в его голову и накрывала своей чернотой все светлые мысли, Прохор вспоминал свою утопленницу, вспоминал её холодные руки и влажные губы, вспоминал, как страсть сжигала его в её объятиях. Тогда Прохор доставал из погреба бутылку самогона и напивался до такого состояния, что Шура, проснувшись утром, находила его спящим на полу. Это было стыдно, неправильно, но это помогало забыться. Потому что не так-то просто взять и вырвать с корнями из сердца ушедшую любовь…
* * *
– Проша, кажись, началось! – прошептала Шура и толкнула Прохора в бок.
– Спи, Шура, темно ещё, – сонно пробормотал Прохор и отвернулся к стене.
– Вставай, Прохор! – закричала она, когда очередная мощная схватка заставила её согнуться пополам.
Прохор вскочил с кровати, протёр глаза и кое-как натянул штаны трясущимися