Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И Горбачев тогда так и не поднял этот вопрос?
– Нет. Он, по всей вероятности, довольствовался тем, что Крючков со мной об этом поговорил.
– Забавно. Значит, он все-таки опасался, что вы это скажете и ему надо будет как-то на это реагировать.
– Да. В 1990 году прошли первые демократические выборы в Армении. Мы не думали о том, что скажет руководство в Москве. А еще это время с советской базы в Армении были похищены самые современные огнеметы. У нас было очень много военных отрядов – кто-то из них это и сделал. Воспользовавшись этим, Москва решила ввести в Армении комендантский час и все свернуть, ведь независимо от них к власти в Армении приходили люди, никакой связи с коммунистической партией не имеющие. Позвонили из Москвы и сказали, что хотят встретиться.
– Вы были премьером?
– Только прошли выборы, и еще не были названы председатель парламента и премьер. Я и Ашот Манучарян (глава МВД Армении в 1991 году. – А.Д.) выехали в Москву, долго разговаривали с [Евгением] Примаковым (в 1991 году был руководителем Центральной службы разведки СССР. – Прим. ред.). Потом, насколько мне известно, он доложил Горбачеву, что мы не какие-то оголтелые националисты, а люди, с которыми можно договориться. И, по-моему, это было сигналом, чтобы не объявлять в Армении комендантский час и не вводить войска. Очевидно, в Москве поняли, что хоть мы и отличаемся от них, мы не дураки и понимаем, что значит компромисс. Это для них было важно.
– А для вас было важно устранить угрозу вмешательства союзного центра.
– Да. Потом я стал премьер-министром и сменил председателя КГБ Армении. Горбачев бесконечно обиделся. Оказалось, что председателя КГБ всегда во всех республиках назначает он. Причем я это сделал в течение одного дня, чтобы они не успели принять меры.
– А ваши кагэбэшники не могли сопротивляться сами, без указания Горбачева? Или это были армяне, а потому не посмели?
– Это были армяне. Но Горбачев поставил Коммунистическую партию Советского Союза в неопределенное положение.
– Это было уже после отмены шестой статьи Конституции, наверное?
– И до этого тоже. Он начал проводить такой курс, что большая часть коммунистической партии недоумевала, что происходит. И он как бы отдалялся от нее. В результате КПСС была в подавленном, депрессивном состоянии и самостоятельных решений ни в какой республике принять не могла.
– А какую роль играла советская военная база в Гюмри? И, кстати, огнеметы-то нашлись?
– В этом промежутке времени никакой роли не играла, а огнеметы армяне вернули. Относительно базы я писал в своей статье «Пора спрыгнуть с поезда», что, если Россия станет отдельным демократическим государством, мы ничего против не имеем, если российская база будет находиться на территории Армении – для нас это была дополнительная гарантия безопасности.
– А после распада Союза вы ставили вопрос о выводе российской военной базы?
– Нет. Для нас база была бы опасностью только в том случае, если бы в России установился авторитарный режим.
– Как в Армении отреагировали на ГКЧП?
– Когда утром об этом объявили по телевизору – я тогда был премьер-министром, – я просто удивился. Тем более что многих этих людей я очень хорошо знал. Я был довольно-таки близок с Язовым, долго общался с Крючковым, с Павловым мы все время вместе шутили, сидя на заседаниях. То есть это были нормальные люди. И то, что они сделали, было для меня непонятно. Сразу же после этого мы собрались в Верховном совете Армении: Левон Тер-Петросян и другие. Наше общее мнение было, что больше трех месяцев они не продержатся, потому что они не могут решить ни одну из проблем, которые стоят перед Советским Союзом, независимо от того, умные они люди или нет. Курок был уже спущен. Мы стали думать, как вести себя в течение этих трех месяцев. С их стороны не было попыток давления на Армению, потому что наша власть не была подчинена им. У нас уже не было коммунистической партии, Арменией руководили Левон Тер-Петросян, Вазген Манукян, Верховный совет, правительство, поэтому у них не было рычагов давления. Сюда никто не приезжал, никаких таких вопросов не ставилось. И было два мнения. Первое: нам нужно четко обозначить свою позицию и противостоять ГКЧП. Второе, которого придерживался я: не высовываться, выждать и сделать так, чтобы на нашу республику не обрушился удар. Мы решили написать письмо Ельцину, что поддерживаем его. Но это письмо не было опубликовано – мы просто послали его через Александра Яковлева. Подробности, по всей вероятности, лучше знает Левон Тер-Петросян.
– То есть вы соблюдали осторожность, и только 23 августа, когда путч провалился, Верховный совет Армении определил действия ГКЧП как незаконные.
– Высовываться не всегда полезно. Даже в то время, когда в СССР началось движение за независимость, все понимали, что одна из республик получит удар. Эдгар Сависаар приехал в Армению и убеждал нас, чтобы Армения активнее шла вперед. А мы убеждали Эстонию, чтобы вперед шла она. Потому что мы понимали: кто первым высунется, тот первым и получит. Это были вопросы тактики, а не стратегии.
– Вопросы тактики доминировали и по отношению к Карабаху. Став независимой, Армения отказалась признавать независимость Нагорно-Карабахской республики.
– У нас был очень большой спор, признать независимость Карабаха или признать их желание воссоединиться с Арменией. И я как руководитель движения, и мои друзья в тот момент были сторонниками того, чтобы Карабах не присоединяли к Армении, хотя такое решение парламент один раз принял – 1 декабря 1991 года, кажется. Мы считали, что с политической точки зрения это неправильно. Потому что Карабах отделился не потому, что Армения захватила Карабах, а из принципа самоопределения народов. Воссоединение с Арменией этот принцип умаляет, это уже может считаться аннексией. Здесь я вижу аналогию с Крымом. Отвечая журналистам на этот вопрос, я говорил, что если бы я был руководителем России, то принял бы решение, чтобы Крым был независимым, а воссоединение с Россией отложил бы, чтобы оно считалось не аннексией, а самоопределением народа.
– Ну, это аналогия с Южной Осетией и Абхазией.
– Да. Но я не советчик России. Возвращаясь к вопросу: сперва начались международные переговоры. Если бы мы сразу признали независимость Карабаха, это выглядело бы так, будто мы отталкиваем все международные силы, которые хотели решить этот вопрос
