Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понятно, что от такой славы Кристофер Робин бежит сломя голову на Вторую мировую. Правда, медкомиссию он не прошел, но, эмоционально шантажируя отца, добился его протекции в отправке на фронт. Круг истории замкнулся, диалектика взяла верх. Родители получили извещение о пропаже сына без вести, зато выживший Кристофер Робин примирился с отцом, услышав от фронтовых товарищей переделанные на матерный лад пыхтелки Винни-Пуха.
Единственный, зато фундаментальный упрек, который можно предъявить конспективному изложению реальной драмы, это ее визуальное качество. Картинка столь вылизана, столь – до самолюбования – хороша собой, что фильм кажется рекламным роликом загородной жизни в поствикторианской Англии. Впрочем, речь в нем и идет о губительной силе рекламы. Но если Кёртис ставил перед собой цель вызвать ужас у зрителей, с детства хранящих в заветном уголке сердца персонажей Милна, то он ее вполне достиг. Отныне перечитывать книги о Винни-Пухе без содрогания невозможно.
Путешествие с родины на родину (Die andere Heimat – Chronik einer Sehnsucht)
Германия, 2013, Эдгар Райц
На благостном и безнадежном фоне нивелированного под телеформат немецкого кино фильм 82-летнего Эдгара Райца, одного из авторов легендарного Оберхаузенского манифеста нового немецкого кино (1962), воспринимается как застящая небо комета Чурюмова-Герасименко или Годзилла на детском утреннике. Райц – фанатик, верящий в мистическую силу кино и душеспасительность насилия над зрителями ради их же блага. Причем не просто фанатик, а германский, методичный, мыслящий – при всей чувственной конкретности изображения – абстракциями.
Правда, годы берут свое, дедушка немецкого кино аудиторию не насилует, как прежде. «Путешествие» длится всего 225 минут. Просто короткометражка – если вспомнить хронометраж предыдущих глав эпоса о «Родине», который Райц снимает с 1981-го. «Родина – немецкая хроника» (1984) – 929 минут, «Вторая родина: хроника молодости» (1992) – 1416 минут, «Родина-3» (2004) – 689 минут.
Несмотря на то, что все они (хотя «Родину-1» показали в Венеции) дошли до широкой публики с телеэкрана, разбитые на эпизоды, эти фильмы декларировали уникальность кино как окна в населенный гигантами мир, который немыслимо больше мира, в котором живут зрители.
Гигантизм исполнения адекватен амбициям замысла. «Родина-1» – очерк истории Германии XX века, отразившейся в зеркале повседневности вымышленной деревни Шаббах, что в невымышленном, родном Райцу горном массиве Хунсрюк в Рейнской области. Вторая – портрет бурных 1960-х, как их проживали мюнхенские студенты – музыканты и актеры, третья – периода объединения ГДР и ФРГ. Четвертая же – приквел первой: тот же Шаббах, только 1840-х годов.
Слово «Родина» не передает оттенков оригинального «Heimat». Это прежде всего «малая родина», «край родной». «Эти бедные селенья, / Эта скудная природа – / Край родной долготерпенья, / Край ты прусского народа!» Всего одна лишняя буква – и строки Тютчева идеально ложатся на визуальную музыку Райца. Разве что порой его камера распахнет небо, раздвинет горизонт, пронзает тучи мистическим светом. Но и это, и цветовые акценты, редко вплетающиеся в черно-белую гамму, лишь подчеркивают и нищету, и скудость, и долготерпенье.
Помещик истязает крестьян, изобретая новые запреты, жандармы мордуют, лютые холода убивают детей, но это нормально, как смена времен года. Прав старик, твердящий, что мир уже лет двести – со времен катастрофической Тридцатилетней войны – как кончился. За пределами Шаббаха что-то, кажется, еще шевелится, как в футурологическом постапокалипсисе. Во всяком случае, тени из другого, большого мира иногда сюда забредают.
Проезжают в экипажах персоны в цилиндрах. Бунтари-бурши проплывают на плоту – да недалеко: жандармские пули догонят. Брат возвращается из 12-летней солдатчины как с того света. Но главное – минуя село, из ниоткуда в никуда целеустремленно шагают люди, сорвавшиеся из своих «Heimat», вы не поверите, в Бразилию. Тамошний кайзер выделил каждому переселенцу землицы вдоволь, дом, четыре свиньи, и коров, и 12 рабов, и шнапса. Однако с трудом верится в само существование Бразилии: не призраки ли эти переселенцы, не материализовавшиеся ли видения книгочея Якоба, сына кузнеца. Не случайно же в начале фильма над деревней висит полная луна.
Циклопической кладки фильм о жизни вне жизни, истории вне истории. Посвятить 225 минут декларации такой нигилистической историософии – это вызывает лишь пугливое уважение и благодарность за то, что только 225 минут. Пережив их, сам заподозришь, что мы все – узники аллегорической пещеры Платона, для которых единственная реальность – искаженные тени, отбрасываемые на стену то ли невидимыми реалиями, то ли другими тенями.
Хм, а история, все-таки, как там история. Грядущий Бисмарк, мировые войны, нацизм. Они тоже – лишь тень теней? Клаустрофобия родных просторов сотворена очень убедительно, но хотелось бы знать, как там Шаббах в наши дни, все такой же?
Лишь однажды отечественного зрителя может посетить иллюзия того, что Райц вдруг разжевал мораль фильма. На гулянке оркестрик наяривает прусскую народную «Дойче зольдатен унд ди официрен вен ди зольдатен дурш ди штадт марширен», ассоциирующуюся у нас исключительно с «идут по Украине солдаты группы "Центр”». Можно вздохнуть с облегчением: немцы опять поведали миру, какие они прирожденные фашисты.
Да, поколение Райца в свое время чертовски талантливо переборщило с имманентным нацизмом загадочной германской души: здоровая реакция на притворную денацификацию. К счастью, Райц не мазохист, не сморозил пошлость, он вообще не о нацизме, как не о нацизме была и «Белая лента» Ханеке, тоже поверхностно интерпретированная. Песенку-то исполнили и забыли, а вот визуальная философия Райца, как и подобает классической немецкой философии, сохранила логическую стройность при абсолютной непостижимости, если не непостигаемости. Впрочем, если Шеллинг
