Изумрудная ведьма - Дороти Освальд

растерзать все хохотавшего Колдуна. Человеческое начало покидало разум Фредрика, уступая животным инстинктам, но неожиданно смех оборвался.

– Клятва, Альва, – надменно проговорил Освальд Дигз. – Не вынуждай меня ее нарушать. Ты не можешь причинить вреда мне, а я тебе. На этом нам стоит разойтись. Твои претензии неуместны.

Еще один шаг. Синие глаза волка не отрывались от все же попятившейся фигуры. Послышалось глухое рычание, когда вновь обнажились острые зубы, что мечтали вонзиться в проклятую плоть, разорвать ее, уничтожить. И, видимо, во всем облике зверя неожиданно было столько самоубийственной решительности погрузиться даже в сам Хаос, лишь бы добраться до своей жертвы, что та невольно отступила. Маг вскочил на спину механического дракона, который резко взмыл в воздух, бросил последний взгляд на горящий замок и полетел прочь.

Фредрик проводил удалявшуюся тень полубезумным взглядом, откуда медленно, но уходила звериная искра, а потом отвернулся. Новая вспышка от рухнувших и почти прогоревших стен озарила все вокруг, и волк исчез.

– Ты полнейший идиот! – Робредо никогда не требовалось много времени, чтобы прийти в себя. Вот и сейчас, оправившись от всех волнений, он принялся злобно шипеть на стоявшего в одной рубашке Фредрика. – О чем ты вообще думал? Или не понимаешь, что чуть не натворил? Да сигани ты за этой тварью в Хаос, тебе был бы конец! Все! Полнейшая…

– Едем, – перебил его Альва и подошел к недовольно всхрапнувшей лошади. И хотя эти механические животные не боялись Волков, от него все еще разило эмоциями настоящего зверя – примитивными, и потому слишком опасными.

– Куда? Во имя всего святого, куда тебя опять понесло? Я не знаю, догадываешься ли ты, но убить Колдуна тебе не удастся, – процедил тем временем Робредо. – Он нашел, как обойти наш уговор, мы – нет. Клятва убьет тебя, даже если только попробуешь. Придется искать другой способ. Потому что иначе проще сразу сигануть со скалы. И быстрее, и мучений меньше, чем ждать, пока тебя по крупицам расщепит Хаос…

– Другого шанса не будет, – холодно отрезал Фредрик. – Он направится к Школе, чтобы…

– А с чего ты взял, что уж там он появится собственной персоной? Этот гад даже убийства творит, не удостаивая жертву личным присутствием.

– Ему нужна Эль, – медленно и четко проговорил Альва, чувствуя, как тревожно дрогнуло сердце. – И единственный для Освальда шанс ее заполучить – это правда. С магами иллюзий надо быть честным во всем и до конца.

– Говоришь так, будто знаешь, – мрачно хмыкнул Робредо.

– Я знаю.

– Откуда? Что вообще между вами произошло?

Фредрик помолчал, а потом тронул коня.

– Я обманул изумрудную ведьму.

Слова будто обожгли изнутри, и он на мгновение зажмурился, чувствуя, как лошадь под ним переходит в крупную рысь. Железные копыта выбивали тусклые искры из попадавшихся на пути камней, а потом Фредрик пустил ее в галоп. Ощущать на себе осуждающий взгляд лучшего друга не было никаких сил. Он и так знал, что виноват.

* * *

Эль сидела за профессорским столом и, зажмурив и без того завязанные плотной тканью глаза, по памяти восстанавливала три северные башенки. Миниатюра Школы была всего пару футов[4] в высоту, но Сапата требовал точности, а потому от напряжения на висках уже выступила испарина. Неожиданно пальцы, что до этого ровно и четко вязали нить заклинаний, дрогнули, и иллюзия с громким треском осыпалась.

– Проклятье! – воскликнула Эль и с остервенением сдернула с себя повязку, уставившись на совершенно пустой рабочий стол. Шумно выдохнув, она прикрыла глаза.

Сосредоточиться не выходило. Натянутые нервы, казалось, вот-вот зазвенят, пока сама она прислушивалась к каждому шороху, что мерещился ей за дверью. А потому построить хоть сколько-нибудь сложную иллюзию было почти нереально. Эль понимала, что профессор дал ей это задание нарочно. Выбрал самое сложное, чтобы она хоть на время перестала думать лишь об одном – Рафаэля Страды больше нет. Ее отца больше нет.

Эль плохо помнила, как ей сообщили эту новость. В голове отпечатался лишь мявшийся в их комнатах Директор, который пытался подобрать хоть сколько-нибудь ободряющие слова, да отвернувшийся к окну Сапата. Профессор стоял будто сгорбившись еще сильнее и до хруста в своих кривых старых пальцах впивался в каменный подоконник. Все. Больше ничего. Ах, нет. Еще Эль ясно помнила свою единственную мысль, что возникла в тот момент в ее голове. Догадку, которая пришла как-то сама собой, пока она слушала пустые слова соболезнования. И это было так странно.

Ее не волновали ни тревоги, очевидно, грядущей новой войны, ни собственное истерично колотившееся сердце, которое будто грозило сломать ставшие тесными для него ребра. Эль думала лишь о том, что Фредрик все знал еще в ту ночь. Знал и ничего ей не сказал, вынуждая справляться самой. И это внезапное одиночество и чувство, будто ее предали, накрыли с головой, едва за Директором закрылась старая деревянная дверь. Эль помнила, как постепенно вокруг нее будто образовался удивительный вакуум, а потом мир неожиданно пошел огненными всполохами, которые сливались в одно монолитное целое, прежде чем в уши ворвался настоящий гул пламени. Злой. Упрямый. Совершенно безжалостный. В своем то ли сне, то ли видении Эль смотрела на с детства знакомые стены, что пожирал самый настоящий огонь. Видела штандарт дома Страда, чей алый цвет приобрел во вспышках пожарища цвет свежей крови. И отца, лежащего перед портретом матери и словно тянущего к ней потемневшую от крови руку.

И вот тогда Эль не выдержала. Скопившаяся боль и невыносимое чувство вины оказались настолько едкими, что словно сожгли изнутри душу. Она не знала, была ли то ее магия или очередные происки собственно мечущегося в агонии разума, но мир перед глазами окрасился в ядовито-зеленый. Эль смотрела на него, на знакомые стены и хотела их уничтожить, стереть из своей памяти начисто, чтобы никогда и ничего больше не чувствовать. Она раздирала свой мир на части, уничтожала, растаптывала. И хотя понимала, что вместе с гибнущей по ее воле реальностью умрет и сама, но желала этого так отчаянно… Так рьяно! Эль была готова на что угодно, лишь больше не было настолько больно. Лишь бы вообще никогда не существовать, ведь тогда не пострадала бы мама, была бы здорова сестра, а отец… а отец был бы жив.

А потому послушный ее воле мир вокруг рассыпался на части, словно отсыревшая штукатурка, и хотелось нырнуть в этот мрак… раствориться в нем. Перестать наконец существовать и доставлять столько проблем. И Эль уже шагнула было ему навстречу, но в следующий миг кто-то со всей силы