Книга о любви - Джона Лерер

Фрейд в трактате “Недовольство культурой” сравнивал человеческий разум с Римом, утверждая, что наше “я” состоит как бы из множества культурных пластов. Хотя большинство этих слоев уже невозможно увидеть – поверх древнейших руин построены романские здания, современные автострады протянулись над акведуками, католические церкви воздвиглись на фундаментах языческих храмов, – устройство древнего города по сей день определяет жизнь современного мегаполиса: расположение его улиц, устройство парков. “Ничто, раз возникнув, не исчезает, все каким-то образом сохраняется, и при известных условиях, например, в случае далеко зашедшей регрессии, может вновь всплыть на поверхность”[517], – писал Фрейд[518].

Полагая, что прошлое играет в нашей жизни огромную роль, Фрейд верил в эффективность терапевтических бесед. Когда психиатр говорит с пациентом на сеансах, он, словно археолог, поднимает напластования воспоминаний, обнажая при помощи слов глубинные пласты. Большая часть того, что обнаруживают эти раскопки, бессмысленный мусор минувших дней. Но порой попадаются и ценные находки. То, что, как нам казалось, мы давно забыли, на самом деле сохранилось в глубинах памяти. Смысл терапии не в том, чтобы зарыть это поглубже; прошлое не дверь, которую можно запереть на замок. По мысли Фрейда врач должен помочь пациенту измениться, построить нечто новое на старых руинах.

Почему для того, чтобы избавиться от психологических проблем, важно погрузиться в воспоминания? Логика Фрейда очень проста. Забыть что-то намеренно невозможно[519]. Следовательно, причина исчезновения события из памяти в том, что воспоминание вызывало неприятие и было вытеснено в подсознание. Но там, в подсознании, оно сохранилось. Позже Фрейд напишет: “Учение о вытеснении – фундамент, на котором зиждется все здание психоанализа”[520]. Люди не выбирают, что помнить, а что забыть, им приходится жить с тем, что сохранилось в памяти, и тут могут выручить беседы с психотерапевтом. По мере оттачивания техники психоанализа Фрейд пришел к выводу, что осмысливание своего прошлого – одна из главных задач, стоящих перед человеком в этой жизни; человек, не осознающий, что с ним было, окажется не способен справиться с трудностями в близких отношениях. Прежде чем научиться любить, надо научиться вспоминать.

Фрейд ошибался во многом, но, что касается роли памяти, он был прав. Давайте вспомним хотя бы многолетнее миннесотское исследование проблем риска и адаптации – мы рассматривали некоторые из основных выводов этой работы в первой главе. Исследование отслеживало 267 детей, родившихся у матерей-одиночек в середине 1970-х годов. В одной из статей Алан Шруф, Глен Ройзман, Елена Падрон и Байрон Эгеланд описывают, как провели испытуемых через так называемое “Интервью для оценки привязанности” (Adult Attachment Interview, AAI[521]). Интервью представляет собой свободную беседу о том, что человек помнит об отношениях с самыми близкими людьми в своем детстве. (И далеко не случайно, что это напоминает беседу с психоаналитиком.) Испытуемым задают примерно такие вопросы:

– Пожалуйста, вернитесь мысленно так далеко в прошлое, насколько это возможно, и назовите пять прилагательных или любых слов, которые отражают ваши отношения с матерью в то время.

– Когда вы впервые разлучились с родителями?

– Доводилось ли вам пережить потерю одного из родителей или другого близкого человека в раннем детстве?

Интервью были записаны на пленку, потом расшифрованы. Диалог зачастую протекал достаточно напряженно, поскольку в ходе ответов на вопросы всплывали детские травмы и семейные проблемы. На основе этих ответов Шруф и его коллеги разделили испытуемых на три группы, предложенные в свое время Айнсворт: надежные, избегающие и тревожно-сопротивляющиеся. Неудивительно, что у взрослых с надежным стилем привязанности такая привязанность установилась и в детстве. Они делились счастливыми воспоминаниями – о празднованиях дней рождения, Рождества или свадьбы – и обычно упоминали, как хорошо на них влияли члены семьи. Жизнь несовершенна, но любовь делает ее лучше.

Другое дело – люди с проблемным стилем привязанности. Избегающие почти ничего не могли припомнить о своем детстве, а то немногое, что они рассказывали, звучало банально и не содержало подробностей. У тревожных наблюдалась противоположная проблема: их описания детства грешили избыточными деталями, они переходили от одной перегруженной подробностями сцены к другой, зачастую без всякой логики. Во многих отношениях, они оставались эмоционально привязанными к событиям прошлого.

Казалось бы, ничего неожиданного: наши ранние привязанности определяют всю дальнейшую жизнь. Однако ученых из Миннесоты больше всего интересовали дети, поведение которых со временем изменилось. В частности, они сосредоточились на изучении тех испытуемых, кто при неблагоприятных обстоятельствах первых лет жизни сумел вырасти эмоционально благополучными взрослыми. Эти люди сумели каким-то образом перерасти печальный опыт и небезопасные привязанности детства. Как замечают исследователи, именно к такому эффекту стремится психотерапия, пытаясь помочь пациентам преодолеть проблемное прошлое.

Каким образом эти дети смогли обрести безопасную привязанность? Исследование показало, что рассказы большинства из них в ходе интервью имели одну общую черту – связность. “Не сами по себе воспоминания, но их связность, внутренняя логичность их изложения позволяла составить целостную картину их психического состояния в прошлом”, – пишут ученые. Больше того, то, как эти взрослые обсуждали свои детские травмы, то, насколько им удалось “интегрировать” эти травмы в последовательную историю своей жизни, помогало понять, как они пришли к надежному стилю привязанности. Ранние переживания будут храниться в нашем подсознании до конца жизни, но смысл этих переживаний, уроки раннего детства никогда не поздно пересмотреть.

Однако в таком случае напрашивается вопрос: откуда же взялась эта логичная последовательность воспоминаний? Где эти люди нашли силы, чтобы переосмыслить все, что с ними произошло, и связать в осмысленный сюжет? Миннесотские ученые пришли к выводу, что ключевую роль в этом сыграла поддержка окружающих – кто-то, кто был рядом, помог им справиться с тяжелыми детскими воспоминаниями. “У некоторых из них успела сформироваться надежная привязанность, прежде чем начались проблемы, – написал Алан Шруф в электронном письме. – Другие получили поддержку уже после травмы”. Однако, замечает он, у нас не хватает доказательств, чтобы утверждать, что люди способны выработать надежный стиль привязанности самостоятельно. В конце концов именно любовь, которую им довелось познать, и связывает все их воспоминания между собой, именно на этот опыт нанизываются эпизоды из памяти.

В работе психиатра Дэниела Сигела приводится рассказ пациентки о сложных отношениях с отцом: “Мой отец никак не мог найти работу и очень переживал из-за этого. Наверное, несколько лет он пребывал в депрессии. Жить с ним было не слишком весело. Он отправлялся искать работу, возвращался не солоно хлебавши и кричал на нас. Наверное, в детстве и юности это здорово портило мне жизнь. Я не чувствовала особой привязанности к нему”[522].

Но по мере продолжения интервью пациентка рассматривает