Книга о любви - Джона Лерер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сеансы продолжались четыре дня подряд. Участники делились своими самыми потаенными переживаниями. Одна девушка написала, как, когда ей было десять лет, мама попросила ее убрать игрушки перед приездом бабушки. Девочка не послушалась. Бабушка приехала, наступила на игрушку, упала, сломала ногу и умерла во время операции. Девушка написала, что до сих пор каждый день винит себя за это. Другие участники опивали сексуальные домогательства или последствия алкоголизма. Эти исповеди повергли исследователей в “шок и депрессию”: “Просто удивительно, сколько бед, оказывается, пришлось пережить нашим студентам. Но не менее удивительно и то, как охотно они делились с нами своими несчастьями. Мрачная ирония состояла в том, что это были восемнадцатилетние ребята из престижного колледжа для среднего класса, отличники. Они росли в условиях финансового благополучия, в безмятежной атмосфере состоятельных пригородов”[537]. Но, похоже, в жизни любого человека есть место отчаянию. У каждого нашлось, о чем поведать.
После сеансов Пеннебейкер продолжил работу со студентами. Первые результаты не обнадеживали – испытуемые утверждали, что им стало только хуже. Катарсис лег на душу камнем. Но миновали месяцы, и положительный эффект от психотерапии стал накапливаться. Спустя четыре месяца студенты из экспериментальной группы уже болели значительно реже, чем те, кого просили писать о всяких пустяках. Это касалось не только серьезных расстройств, таких как депрессии, но и обычной простуды. (Последующие исследования помогли объяснить это явление: как оказалось, письменная психотерапия способствует укреплению иммунитета – по крайне мере, число антител в крови после вакцинации у таких испытуемых значительно выше[538].) Кроме того, испытуемые из экспериментальной группы лучше учились и меньше употребляли алкоголь[539].
Почему же так помогает рассказывать о сокровенном в дневнике? Основная польза такой исповеди заключается в том, что в процессе записей мы выстраиваем из событий своей жизни новую сюжетную линию. “Те, чьи дела вследствие записей пошли на лад, создавали целостные истории, – пишет Пеннебейкер в своей книге «Открыться»[540]. – В первый день они просто описывали какой-нибудь неприятный эпизод из своей жизни. Но по мере того как они продолжали вести записи день за днем, этот эпизод становился частью большой повести, у которой были начало, середина и конец”[541]. То, что изначально было тайным списком болезненных переживаний, источников хронического стресса, подтачивающих здоровье, превратилось в жизнеутверждающий опыт, благодаря которому этим людям стало проще справляться с трудностями в дальнейшем. (Как писал Апдайк, “кристаллизируя воспоминания, составляя из них цельную композицию, мы вытесняем их”[542].) В самом худшем случае, писал Пеннебейкер, неудачи заставили студентов, упражнявшихся в записях, обратить внимание на то, что уцелело, несмотря на трагедию, понять, что важнее всего.
В этом и заключается мудрость, которую можно почерпнуть, выстроив из прошлого связную повесть. Эрик Эриксон, один из самых влиятельных психоаналитиков XX века, считал извлечение уроков из прошлого, сохранившегося в памяти, важнейшей задачей зрелого человека. Качество, обретаемое при решении этой задачи, он называл целостностью личности. С точки зрения Эриксона, цель психоаналитических сеансов заключается в том, чтобы помочь человеку составить рассказ о себе, с которым он сможет жить дальше, пусть даже в этом рассказе будут печальные моменты. (Когда человеку не удается обрести целостность, считал Эриксон, ему остаются лишь горечь и отчаяние.) “Это [целостность] принятие человеком собственной и единственной жизни и людей, которые сыграли в ней важную роль, принятие того факта, что все это должно было случиться и его следует принять, не пытаясь ни в коем случае ничем заменить, – писал он. – Таким образом, целостность требует, чтобы человек заново полюбил своих родителей, избавившись от желания, чтобы они были иными или вели себя иначе, и признал, что только он несет ответственность за свою жизнь”[543]. Хотя мы привыкли думать о воспоминаниях как о чем-то неизменном, Эриксон понимал: их всегда можно изменить. Чернила памяти никогда не высыхают, и потому мы должны вновь и вновь переписывать свою историю, пока не сможем черпать в ней умиротворение и смысл.
Ужин
Итак, мы поняли, что воспоминания важны. Но как мы учимся вспоминать? Чтобы превратить события в связный рассказ, нужен навык. А чтобы овладеть им, требуются образцы для подражания и практика.
Ответ очевиден: мы учимся этому в детстве у старших. Это подтвердили исследования психологов Маршалла Дьюка, Дженнифер Боханек и Робин Файвуш в рамках “Семейного нарративного проекта” университета Эмори. Одним из наиболее значимых прорывов этого проекта было создание опросника для детей под названием “Знаешь ли ты?”[544]. Опросник содержит двадцать вопросов об истории семьи, предполагающих варианты ответа “да” и “нет”. Например:
Знаешь ли ты, где прошло детство кого-нибудь из твоих бабушек и дедушек?
Знаешь ли ты, какой опыт извлекли твои родители из каких-либо хороших или плохих событий?
Знаешь ли ты, какую школу или школы посещала твоя мама?
Знаешь ли ты, где познакомились твои бабушка и дедушка?
Несмотря на простоту вопросов, ученые обнаружили четкую статистическую связь между количеством баллов, набранных детьми по шкале “Знаешь ли ты?”, и уровнем их психического здоровья и общего благополучия. У детей с хорошим результатом теста была высокая самооценка, они лучше контролировали свою жизнь. Они отличались меньшим уровнем тревожности, имели меньше поведенческих проблем и обладали более устойчивой психикой.
Но статистическая связь не то же самое, что причинно-следственная. Если вы расскажете детям об их родословной, их оценки в школе не улучшатся волшебным образом. Скорее, знание семейной истории – побочный эффект того, что на самом деле является причиной психического благополучия: разговоров со старшими. “Ключевую роль играют не сами знания ребенка, а процесс их приобретения, – пишет Маршалл Дьюк. – Именно в процессе, по нашему мнению, кроется причина благополучия. Чтобы ребенок узнал семейную историю, нужно, чтобы он и родитель сели рядом и сосредоточились на беседе. Один должен говорить, другой – слушать. Это разговоры должны происходить снова и снова, истории должны пересказываться годами”[545].
Во многих семьях предаваться воспоминаниям принято за ужином. В течение дня на это обычно нет времени. Это соображение подтолкнуло исследователей из университета Эмори заняться изучением “семейных застольных разговоров” в сорока семьях среднего класса из Атланты. Изучая стенограммы этих разговоров, ученые обнаружили связь между
