Книга о любви - Джона Лерер

события повлияли на них обоих вместе, а не на каждого по отдельности: “Мы учились справляться с этим. Это были трудные времена для нас. Мы прошли через это”.

Вывод из всего этого следует такой: чтобы ваше прошлое работало, как надо, требуется постоянно его поддерживать, ухаживать за ним, проводить техобслуживание. Жизнь непредсказуема. Она полна случайностей и сюрпризов, не всегда приятных. И поэтому нам необходимо сплести для себя связную историю о собственном прошлом, аккуратно вычленяя смысл из всего, что произошло, включая близкие отношения со всей их путаницей и противоречиями. Порой для этого придется закончить спор, прежде чем идти спать, или сложить правдивую оду, “восхваляющую” трудные времена. Главное – в каждой вашей истории должен быть урок на будущее, и в каждой истории вы должны преодолевать трудности вместе со своей половиной. Не надо заставлять себя забывать какие-то события, хотя многое все равно забудется. Вместо этого найдите способ сплести воедино то, что вы помните.

Сочинения Монтеня могут послужить прекрасным образцом. Его мысль переходит с одной темы на другую, и перечень этих тем выглядит, как коллекция какой-нибудь кунсткамеры: тут и каннибалы, и большие пальцы, и Сенека, и кишечные газы, и покаяние. Например, глава об одиночестве начинается с размышлений о природе зла, затем Монтень плавно переходит на переводы Сократа, а от них – к рассуждениям о том, каким образом лучше всего защитить груз на корабле. Все эти отступления от основной темы, как обычно, заходят достаточно далеко, и вдруг на середине главы Монтень преподносит главную мысль: “Самая великая вещь на свете – это владеть собой”[528]. Как будто, чтобы написать этот афоризм, ему требовалось разгрести беспорядок в собственной голове: именно о владении собой он и пытался сказать с самого начала.

Как удалось Монтеню нащупать эту мысль? Не раз переписывая главу. Он всю жизнь правил свои сочинения. (“Я не в силах закрепить изображаемый мною предмет, – писал Монтень. – Он бредет наугад и пошатываясь, хмельной от рождения, ибо таким он создан природою”[529].) Рукописи “Опытов” хранят следы многочисленных правок: Монтень добавлял новые цитаты на полях, вычеркивал какие-то фразы, вставлял целые абзацы. Даже в отпечатанной при жизни книге на многих страницах сохранились рукописные пометки автора. Будь у Монтеня побольше времени, он мог бы повторить судьбу обезумевшего художника из рассказа Бальзака, который никак не мог остановиться, исправляя и совершенствуя свое полотно, пока от картины не осталась лишь бессмысленная мешанина красок[530].

Но участь Монтеня была иной. Конечно, местами его дополнения и отступления выходят за пределы нашего понимания, но в основном правки добавляют в сочинение мудрости. “И надо сказать, по мере того как достигают не то чтобы конца, но свободного парения эти эссе, все яснее, все отчетливее проступают контуры жизни”[531], – пишет Вирджиния Вулф в эссе, посвященном Монтеню[532]. Она очень верно заметила его приверженность жизни. Пусть критики упрекают Монтеня в нелогичности и неточностях – их нападки бьют мимо цели. Монтень и не пытался выстроить последовательную цепочку логических доводов. Он пытался выразить на бумаге работу своего ума, используя свободные ассоциации как метод философских построений.

Воспоминания как сюжетные построения требуют аналогичного подхода. Чтобы извлечь смысл из нашего прошлого, надо погрузиться в него, посетить все сентиментальные уголки и ностальгические кладовые в доме памяти. Большая часть того, что там обнаружится, интереса не представляет – это просто хлам, который с легкостью можно забыть. Вот почему сеансы психотерапии зачастую протекают так скучно. Но если не отступать, продолжать перебирать воспоминания, переписывать черновики памяти, можно откопать крупицы мудрости, в точности как это удавалось Монтеню. “Если бы и другие всматривались в себя так же пристально, как это делаю я, то и они нашли бы себя такими же, каков я, т. е. заполненными всякой тщетой и всяким вздором, – писал он. – Избавиться от этого я не могу иначе, как избавившись от себя самого. Все мы проникнуты суетой, но кто это чувствует, тот все же менее заблуждается; впрочем, может быть, я и неправ”[533].

Кроме того, а разве у нас есть другой выход? Прошлое не изменить и не запереть на замок, – значит, надо как-то научиться обращаться с ним. Джеймс Пеннебейкер, социальный психолог из Техасского университета в Остине, десятилетиями занимался изучением существенных преимуществ, которые дает осмысленное противостояние прошлому, особенно тому, что хочется забыть. В ходе этих исследований он проводил работу со студентом старших курсов по имени Уоррен[534]. Уоррен отлично учился на первом курсе, однако на следующий год его успеваемость резко упала, и вскоре он был вынужден покинуть учебное заведение. Пеннебейкер подключал Уоррена к датчику частоты пульса и задавал ему вопросы, касающиеся эмоциональной жизни. Большинство вопросов не вызывали ярко выраженной реакции. Например, на вопрос о его проблемах с девушкой Уоррен ответил, что у них “были разногласия насчет сексуальности”, но ничего серьезного. (Его пульс при этом лишь немного участился – до семидесяти семи ударов в минуту.) Та же картина наблюдалась, когда ученый задавал ему вопросы о колледже, о будущем и даже о провале на экзаменах: Уоррен отвечал холодно и равнодушно, его пульс оставался ровным. Однако когда Пеннебейкер спросил его о разводе родителей, пульс Уоррена участился почти на тридцать ударов в минуту и перевалил за сотню. При всей интенсивности физиологической реакции Уоррен настаивал, что развод родителей никак его не задел. “В этом не было ничего особенного”, – отвечал он. Будто и говорить не о чем. Когда исследователь показал Уоррену данные его пульса, тот страшно удивился. Он и не подозревал, что так переживает на этот счет. Результаты опыта убедили Уоррена разобраться в своих негативных эмоциях и попробовать отыскать их причину. И хотя самоисследование не избавило его от этих чувств, уровень тревожности, как показали измерения, существенно понизился. “Прямо взглянуть на травмирующее событие помогает понять и в конечном счете принять его, – пишет Пеннебейкер. – Проговаривая или записывая все, что мы держим в себе, мы переводим случившееся на человеческий язык. Когда событие изложено словами, становится проще понять его, а потом и оставить его в прошлом”[535]. Слова исцеляют – сама попытка описать произошедшее, выразить его в устной или письменной речи, приносит существенную пользу.

В одном из своих наиболее значимых исследований Пеннебейкер и его коллега Сандра Билл попросили группу случайным образом отобранных студентов пройти курс “психотерапии письмом”. Контрольная группа получила задание описывать несущественные вещи, например, как они расходуют свое время. Экспериментальной группе были даны примерно такие инструкции: “Последовательно опишите самые болезненные и печальные