Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

в экспедициях, но удивительно, что территори­альная удаленность не была для них непреодолимым препятствием в из­бранном деле. В этом отношении редкий пример служения родине представляет жизнь и научная работа А.И. Шегрена, первым выведшим финские исследования в «российское поле», собрав огромный докумен­тальный, лингвистический и устно-исторический материал, легший в ос­нову современного финно-угроведения. Понимая, насколько еще была слаба национальная наука и как она нуждалась в интеллектуальной и материальной поддержке, он стал ее представителем в Санкт-Петербург­ской Академии наук. Приняв официальную должность на государствен­ной службе, Шегрен оказался в сложном положении человека, обязанного отражать имперскую линию, что отринуло от него некоторых прежних друзей и знакомых, но личные обиды не изменили патриотической на­правленности его помыслов и трудов. Служение интересам родины мож­но было осуществлять, сотрудничая с властями, убеждая их в своей лояль­ности, делая их своими союзниками, добиваясь понимания, или, по край­ней мере, не препятствования исследовательским инициативам.

Андерс Иоганн (финск. Антти Юха, русск. Андрей Михайлович) Шегрен (1794-1855) родился в д. Ситиккала прихода Иитти/Итис, рас­положенного неподалеку от г. Ловииса/Ловиза в юго-восточной части Финляндии. Будучи единственным сыном бедного сапожника, он с малых лет был привычен к тяжелому труду, а порой, и к голоду. К удивлению отца, предполагавшего передать сыну семейное дело, юный Шегрен стал завзятым книгочеем, заучившим наизусть весь катехи­зис. Видя такое прилежание, местный пастор взялся обучить его шведскому языку, что было непременным условием для продолжения образования. Поступив в городскую школу, Шегрен довольно скоро стал одним из лучших учеников, но приобрел памятное увечье от тра­диционных игр школяров, почти лишившись зрения на правый глаз.

Успехи в учебе, скрашивая нищету, позволили юному Шегрену поступить в гимназию г. Порвоо/Борго, где он смог освоить немецкий и французский языки, а также к удивлению товарищей заняться изуче­нием русского, поскольку понял, что с изменением политического ста­туса Финляндии, это знание может стать залогом будущей карьеры. Став в 1813 г. студентом-гуманитарием Туркуского университета, он окунулся в мир науки и романтических грез, как и многие его однокаш­ники по «выборгскому землячеству», среди которых были будущие классики финской литературы, собиратели фольклора и популяризато­ры национальной идеи — А.И. Арвидссон, К.А. Готтлунд и А. Поппиус[40]. Поэтому неслучайной кажется дневниковая запись Шегрена 1814 г.: «Мы дали друг другу клятву и скрепили ее рукопожатием, что, следуя заветам Гердера, будем всеми силами разыскивать и собирать духов­ные памятники предков, касается ли это народной поэзии, сказок и всего, что может принести пользу при изучении нашего прошлого». «Финская мифология» К. Ганандера, «Адрастея» И.Г. Гердера придали его исследовательской мысли фольклорно-этнографическую направ­ленность, и уже в 1816-1817 гг., он осуществил свои первые выходы в «поле», собирая образцы народной словесности в финских приходах Ингерманландии. Поездка в Санкт-Петербургскую губернию подска­зывала, что и в других областях империи можно ожидать открытия родственных финнам культур. Одним словом, идея теперь уже большо­го путешествия, в поисках народов «чудского корня» вскоре полностью овладела помыслами молодого ученого. Еще более в своем выборе Шегрен укрепился под влиянием переписки с выдающимся датским лингвистом Р.К. Раском, который на пути в Россию, Персию и Индию, останавливался на некоторое время в Турку/Або, чтобы собрать финс­кие языковые материалы[41]. Теперь было необходимо, следуя наставле­ниям Х.Г. Портана, выйти на российские просторы, на Север, для поиска древней прародины финнов.

Весной 1820 г., после стажировки в Упсале и защиты ученой сте­пени, А.И. Шегрен прибыл в столицу империи, поступив воспитателем в дом недавно назначенного лютеранского епископа Ингерманландии 3. Сюгнеуса. Должность вполне позволяла ему заниматься совершен­ствованием языковой и историографической подготовки, но бедность, казалось, не оставляла никаких шансов для самостоятельной полевой работы. С помощью земляка, историка А.И. Гиппинга, работавшего в Санкт-Петербурге по приглашению графа Н.П. Румянцева, а также в результате длительной переписки графа с членами консистории Туркуского университета, меценату стало известно о планах Шегрена, столь удачно совпадающих с его собственными. Но прежде, было необходимо пройти своеобразный экзамен на соответствие румянцев­ской «ученой дружине» ив 1821 г. Шегрен пишет свою первую науч­ную работу «О финском языке и литературе», которая стала, по сути дела, отправной точкой его путешествия и одновременно программ­ным заявлением ученого. Молодой Шегрен пишет: «Только тогда, ког­да русские и финны будут совместно работать на благо их общего отечества, можно надеяться на то, что их исторические исследования будут отличаться большей проницательностью и широтой кругозора. Только тогда можно будет изучить живущие в России финские племе­на, сравнить их с точки зрения языка и обычаев с собственно финнами и выяснить их отношения как между собой, так и с русскими». Не стоит удивляться той декларации взаимной приязни между представи­телями центра и окраины, что царит в тексте статьи. В первые годы автономии в среде финляндской интеллигенции, особенно финского происхождения, были сильны пророссийские и монархические настро­ения. Так, первый финляндский архиепископ Я. Тенгстрём в письме графу Румянцеву отмечал: «Я с полным основанием надеюсь, что ис­тория Финляндии, пока еще столь мало изученная, получит новые богатые сведения, благодаря мемуарам и произведения русских авто­ров, которых до сих пор у нас не было достаточно, и что будущие исследователи финской истории будут всегда бесконечно признательны Вашему превосходительству за предоставленные им в таком изобилии источники для новых исследований древностей своей родины».

В 1822 г. став библиотекарем графа, А.И. Шёгрен продолжал усердно заниматься русским языком, изучением древнерусских летописей, чте­нием работ В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина. Но самое главное, он приступил к поискам материальной поддержки для своей главной цели — специальной экспедиции к финно-язычным народам империи. При­обретенные знакомства позволили ему обратиться к самому статс-сек­ретарю по делам Великого княжества Финляндского и бывшему учени­ку Портана барону Р.Х. Ребиндеру, при содействии которого «Высочай­ше пожаловано доктору Шёгрену на изследование Финских народов в разных Губерниях Империи, ежегодно по 3000 рублей ассигн., на два года» из средств Финляндского Сената. Кроме того, Шёгрен рас­считывал на открытое предписание министерства внутренних дел рос­сийской империи об оказании ему всестороннего содействия чинами местной администрации в тех губерниях, которые он предполагал посе­тить согласно предварительному плану путешествия. Кроме того, он возлагал надежды на многочисленные частные рекомендации влиятель­ным провинциалам от его петербургских знакомых и покровителей.

В экспедиции: 13 июня 1824 г. А.И. Шёгрен начал свое путеше­ствие с посещения Новгорода, где преимущественно работал с руко­писями, хранящимися в книгохранилище Софийского собора. Как оказалось, в Новгородских архивах сохранилось немало документов отражающих ход миграционных процессов, имевших место в районе русско-шведской границы в период Смутного времени и после Столбовского мира 1617 г., когда большие