И время остановилось - Кларисса Сабар

– И точно не создан для меня. Ладно, не буду отрицать, меня словно жаром обдает, стоит ему пристально на меня посмотреть, но если оценить ситуацию здраво, то заурядная мать-одиночка, запавшая на шикарного отца-одиночку, – жалкое зрелище, разве нет?

Полин покачала головой, подливая мне еще коктейля.

– Чепуху несешь, Лиза. Ты ему нравишься, это слепому видно. Чем ты рискуешь, согласившись с ним встретиться, кроме как хорошо провести время? Позволь себе хоть раз расслабиться!

Перед моими глазами всплыла лукавая улыбка Руди, и должна признаться, этой картины хватило, чтобы согреть мне сердце… А может, дело в трех новых глотках спритца. Чувствуя, как моя решимость, несмотря на все благие намерения, пошатнулась, я зажмурилась. А когда снова открыла глаза, поймала на себе снисходительный и одновременно полный нежности взгляд мамы. Она ничего мне не рассказала о вчерашнем разговоре с матерью Руди, но я слышала, как она за приготовлением куриного салата напевает «Résiste»[42] Франс Галль, на которую сделала кавер одна из участниц любимого дедушкиного телешоу. Ладно, чем черт не шутит! Если мама способна двигаться дальше, то и я тоже!

– Я не подумала взять его номер, не могу же я заявиться в книжный, чтобы назначить ему свидание, – промямлила я жалобным голосом.

Прежде чем Полин успела открыть рот и пригрозить, что завтра с утра пораньше сама меня туда завезет, мама спокойно улыбнулась.

– Его номер записан у меня в мобильнике. Можешь взять его в моей сумочке.

Ладно, у меня не осталось больше ни единой отговорки. Пять минут спустя, стоя посреди гостиной, я отправила Руди сообщение (предварительно трижды его перечитав), предлагая встретиться в пятницу ближе к вечеру. Подняв голову, я заметила в окне возвращающихся из сада Лулу и Мехди. Не знаю, о чем они говорили, но дед неожиданно дружески похлопал Мехди по плечу со словами:

– Иногда ты ведешь себя как полный придурок, но мне ты все равно по сердцу, так-то!

* * *

На следующий день после полудня я превратилась в настоящий комок нервов. Подбросив маму и дедушку в город, где у каждого были свои дела, я осталась одна, не зная, чем заняться. Можно было сделать уборку или почитать, но у меня из головы не шел Руди, который вчера вечером, через пару минут после ухода Полин, ответил согласием на мое сообщение.

Узнав, что завтра я иду с ним на свидание, мама решила, что для такого случая идеально подойдет платье Аурелии – легкое, элегантное и не слишком нарядное. Лулу же был готов оповестить об этом всю местную прессу. Во всяком случае, едва закончился концерт Янника Ноа, он позвонил Аннетт и сообщил эту новость, что было равносильно публикации в газете. Я боялась думать, во что ввязалась, и на полном серьезе прикидывала, не стоит ли слинять, сославшись на молниеносный туберкулез. Правда, это не мешало мне глупо улыбаться, в тысячный раз перечитывая сообщение от Руди:

Буду очень рад встретиться в пятницу! Заеду за тобой после работы. Жду с нетерпением:)

Он еще не знал, но я решила показать ему одно из своих самых любимых мест на земле. Если до тех пор не скончаюсь от сердечного приступа. Мучаясь бездельем, я направилась в свой кабинет в надежде получить письмо от Алис. Конечно, она вряд ли уже успела прочесть мой перевод, но я сойду с ума, если не займусь хоть чем-нибудь. Мой взгляд упал на ящик, в который я спрятала дневник Аурелии. Я уже понимала, что долго мне не устоять. Голос совести назойливо твердил, что стыдно предавать дедушкино доверие.

Чтобы его успокоить, я дала себе клятву: как только дочитаю дневник, уберу его обратно в шкатулку, а потом забуду всю эту историю. Да, так будет лучше всего, хотя бы ради Лулу.

Стоило открыть дневник, и изящный почерк Аурелии мгновенно погрузил меня в прошлое.

25 сентября 1942 г.

Вот уже несколько недель, как я ничего не писала. Бывают моменты, когда время мчится с огромной скоростью, а в другие тянется невыносимо медленно. В такую эпоху, как наша, обычная жизнь иногда кажется мне абсурдной. Недавно я зашла в городской универмаг. Мне ничего не было нужно, просто захотелось что-то себе купить, вспомнить о былой безмятежности. Но выбор товаров теперь совсем невелик, так что я довольствовалась цветными карандашами для Лулу и тальком себе для подмышек, потому что погода у нас стоит не по сезону жаркая. Под навесом у входа в магазин я услышала, как две девушки жаловались друг другу, что приходится рисовать себе сеточку на ногах, создавая впечатление, будто на них надеты капроновые чулки, и постоянно чинить платья, потому что нужный отрез ткани теперь не найти.

Я могла бы сказать в точности то же самое. Неужели в этом наше будущее? Неужели мы будем вечно это терпеть? Хотя по крайней мере один из нас остается оптимистом – Лулу. Недавно я слышала, как он говорил Дани, почтальону, что, когда вырастет, выберет себе ту же профессию, только чтобы видеть улыбки женщин, когда они получают письма от мужей или женихов.

Этот малыш такой забавный и смышленый! Даже будучи недовольным, он умудряется смешить нас, сердито выпячивая нижнюю губу, – Марселина тогда называет его губошлепом. Что ж! Посмеяться нам только на пользу.

Я пишу сейчас второпях, потому что мне нужно мчаться на вокзал встретить Антуана, а потом побегу к остальным в кафе. Вроде бы к нам хочет присоединиться кто-то новенький – интересно, кто бы это мог быть…

27

Аурелия, 1942 г.

Церковные колокола пробили половину десятого, когда запыхавшаяся Аурелия наконец слезла с велосипеда и прислонила его к стене кафе. Антуан оставил свой чуть позади.

– Мы опоздали, – выдохнула она, промокая пот со лба. Вечер выдался на редкость жарким для конца сентября. В воздухе висела удушливая летняя духота, действовавшая на нервы. События последних часов лишь усугубили гнетущую тревогу Аурелии. Поезд Антуана опоздал настолько, что она уже не надеялась его увидеть.

– Ничего, объясним, – откликнулся Антуан, отстукивая условленные четыре удара в дверь.

Жозетт, жена Чик-Чирика, впустила их в кафе, закрытое с девяти часов. Задергивая штору, она проворчала:

– Мы уже думали начинать без вас, молодые люди. Где вас носило-то?

Не успела Аурелия объяснить опоздание Антуана, как из глубины зала появилась Мари – она сидела рядом с отцом. На ее лице читалась целая буря чувств – от тревоги до облегчения.

– Ну наконец-то! – воскликнула она. – Я уже вся извелась.

Аурелия сжала руку сестры, успокаивая.

– Возникли непредвиденные обстоятельства, но теперь все в порядке.

Несмотря на улыбку, девушка содрогнулась, представив, что было бы с Антуаном, попадись он с грузом подпольных газет.

– Идемте за стол, – позвала Мари. – Чик-Чирик нальет вам выпить, а мы принесли от Марселины паштет.

Аурелия на миг замешкалась в дверях зала, отделенного от входа деревянной барной стойкой. Внутри было оживленно – пустовали лишь некоторые из столов с красно-белыми клетчатыми скатертями. Леандр увлеченно беседовал с почтальоном Дани и его женой Жаклин. Поодаль испанцы Хосефа, Пабло и Томас говорили о Лулу, которого Соледад на этот вечер забрала к своим ребятишкам. А в дальнем углу Чик-Чирик в компании юного жандарма Фернана Бланшара и бакалейщика Раймона с подозрением косились на новенького. Это был не кто иной, как… Толстый Бебер, сын булочника!

– А этот что здесь делает? – шепнула Аурелия сестре.

– Дани говорит, у него для нас какие-то сведения, – так же шепотом ответила Мари.

– Сведения? Лишь бы не выдал нас, – пробурчал Антуан.

Увидев их, все смолкли и подались вперед. Леандр тут же хмуро спросил:

– Вы здорово припозднились. Что стряслось?

Аурелия с Антуаном уселись рядом с ним, а Чик-Чирик принес вновь прибывшим по бокалу перно. Антуан достал папиросную бумагу и потянулся к кисету на столе. Руки у него еще подрагивали от пережитого – табак то и дело просыпался мимо самокрутки.

– Возникла серьезная заминка, – ответил он. – Немцы остановили поезд прямо перед линией разграничения – решили