Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Машины здесь старые, колеса гнутые, «томпсоны» в дефиците: бутлегеры по старинке орудуют кастетами, ножами и охотничьими ружьями. Джаза здесь никто не слышал: Берта (Миа Васиковска), дочь длиннобородого пастора-пуританина, наяривает на старом добром банджо. Итальянских или еврейских гангстеров здесь в глаза не видывали. На человека в смокинге, бандитской, как известно из кино, прозодежде, сбежался бы поглазеть весь округ.
У Бондурантов честные фермерские лица: можно, не переодевая их, снимать в экранизации «Гроздьев гнева». Плоть от плоти Америки: здесь землю пахали их прадеды, деды, отцы. Старушка мама в качалке спицами сверкает, с интересом поглядывая краем глаза, как дети собачатся с мужиками, вломившимися в дом со стволами наперевес. Форрест (Том Харди), Говард (Джейсон Кларк) и Джек (Шайя Лабаф), хоть жизнь и заставила их на время освоить новое ремесло, тоже справные хозяева, «кулаки»: четыре новых перегонных куба по тысяче литров запустили. Стратег Форрест обдумывает, как бы – страшно сказать – подмять под себя весь Франклин. Младшенький Джек красивое платье Берте из райцентра привез: она тут же согласилась с ним в лес прогуляться.
Необычны не только бутлегеры, но и их антагонисты. Массовая культура канонизировала Изю Эйнштейна и Мо Смита, колоритных пузанов, оставивших мирные гешефты ради борьбы с пороком, самых эффективных охотников за бутлегерами в Нью-Йорке, и Элиота Несса с горсткой «неприкасаемых», засадившего самого Аль Капоне. Так вот, «Самый пьяный округ» – это «Антинеприкасаемые».
Во Франклин командирован федеральный спецпредставитель, не уступающий ни Изе, ни Нессу: иначе бы ему не доверили зачистку целого округа. Местного шерифа от него тошнит, братья обзывают пидорасом, и их можно понять. На лице у Рейкса (Гай Пирс) написано: «я садист». Он как-то по-садистски даже набриолиненный пробор расчесывает и яблоко ест, не говоря уже о том, как раздраженно стягивает пропитанную кровью белую лайковую перчатку, раздробив кому-нибудь прикладом и каблуками челюсти. Стоит ему появиться, как с экрана разит одеколоном, а к Хиллкоуту возникают вопросы.
Изображая Рейкса даже не как абсолютное зло, а как карикатуру на абсолютное зло, Хиллкоут компрометирует заявленную сверхзадачу: показать, «как все было на самом деле».
Это вообще глобальная сверхзадача дуэта Хиллкоута с Кейвом. «Округ» рифмуется с нашумевшим «Предложением» (2005), где они тоже разрушали жанровую традицию романтического изображения войны британских властей с австралийскими разбойниками в начале XX века. Садистам-законникам и там противостояли братья: их робингудство было неочевидно, но в них можно было хотя бы увидеть стихийное, что ли, махновство: не колонизаторам же, в самом деле, симпатизировать.
Такие акценты в случае с сухим законом не расставить, хотя Хиллкоут подчеркивает «классовый» смысл сюжета. Преступный закон извратил крестьянскую суть Бондурантов, только и мечтающих вернуться к честному труду, что выжившие и делают в эпилоге. Он не только кажется чистым издевательством то ли над героями, то ли над зрителями, но и провоцирует новые вопросы. «Отвоевавшись», братья отказались от привычки кастрировать одних своих врагов и посылать их причиндалы в банке с виски другим? Это у них, вообще, было благоприобретенное или врожденное? Если благоприобретенное, то, что, власть их такими сделала? Конгресс, Уолл-стрит, суфражистки с протестантами? А если врожденное, то такое изуверство – органичное ли свойство именно крестьянской натуры? Или все люди – звери? Тогда почему Рейке выставлен самым зверским зверем?
С эстетической точки зрения именно Рейке – альтер эго Хиллкоута. Рейке совмещает приятное с полезным: и выполняет общественно важную миссию, и больно людям делает без особой нужды. Так и Хиллкоут: разрушает, что общественно значимо, красивые мифы о грязной истории, и делает без особой нужды если не больно, то тошно зрителям. Честно говоря, они с Кейвом – садисты. «Показать все, как было» – отличное алиби для кровавых аттракционов. Из «Предложения» можно было узнать, как выглядит человек, которого засекли девятихвосткой, и что будет с головой, если в нее попадет тяжелая пуля из допотопного ружья. Из «Самого пьяного округа» – как разъезжается горло, перерезанное от уха до уха, и что можно сделать с лицом оппонента, если умело владеешь кастетом.
Беда в том, что показать, «как все было», невозможно по определению. Кино вообще не для того предназначено. Шок от самой натуралистической сцены снимает напоминание о том, что герои истекают клюквенным соком, да и вообще не настоящие. Ну, были такие Бондуранты, увековеченные внуком одного из них в книге, которую Хиллкоут экранизировал. Но и книга претворяет реальность. И к «самому делу» можно только бесконечно приближаться, отдирая от реальности приросшие к ней мифы, но создавая при этом мифы новые. Это касается чего угодно: хоть сухого закона, хоть Дикого Запада, хоть Великой Отечественной, хоть французского коллаборационизма. Делать это «чистыми руками» так же трудно, как бороться с мафией в лайковых перчатках, но у Рейкса как-то получалось. Получилось и у Хиллкоута: как ни старался он испортить ощущение достоверности эпохи, до конца это у него не вышло. Ну а то, что он садист, так, как говорилось в фильме «В джазе только девушки», великой комедии об эпохе сухого закона, «у каждого свои недостатки». Социально опасны как раз люди, пытающиеся чужие недостатки исправить.
Сволочи
Россия, 2005, Александр Атанесян
Название фильма не менее экстравагантно, чем его сюжет. В 1943-м только что освобожденный из тюрьмы офицер превращает собранных по лагерям и колониям подростков в диверсантов, способных уничтожить немецкую высокогорную базу на Кавказе, но обреченных на гибель. На такой неожиданной ноте завершается цикл фильмов, снятых к 60-летию Победы.
Если присмотреться к военно-патриотическим фильмам, обнаруживаешь их сходство с перелицованным гимном. Музыка та же, а слова какие-то скособоченные, не из той оперы. Любая мифология, прежде всего военная, обязана быть манихейской, повествовать о борьбе света и тьмы. Даже в «лейтенантском», почти пацифистском кино шестидесятников не возникало и тени сомнения в том, что немецко-фашистские захватчики – безусловное зло, что перед лицом такой напасти необходимо забыть все старые обиды и счеты и выполнять свой долг. Военное же кино 2000-х – почти «Ночной дозор»: «светлые» по своим методам ничем не отличаются от «темных», а то и
