Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков

превосходят их в изуверстве, а у «темных» есть своя правда. Истреби клику Завулона – нарушишь мировую гармонию. На месте протагонистов войны – зияющая пустота. Ни в одном из фильмов не найти «чернорабочих» войны, простых мобилизованных или младших офицеров. Людей, главным и единственным событием в жизни которых стала война.

Последний раз такие герои появились в «Звезде» (2002) Николая Лебедева и фильме белорусского классика Михаила Пташука «В августе 44-го» (2000). Да и то: и гибнущая в немецком тылу полковая разведка Лебедева и «чистильщики» Пташука, прочесывающие кишащий вооруженной фауной лес на стыке Литвы и Белоруссии, относятся, выражаясь современным языком, к спецподразделениям. Оба эти фильма – не столько первые ласточки новой патриотической волны, сколько последние, запоздалые образцы советского военно-приключенческого жанра. Пташук воспроизвел его схемы буквально, Лебедев – делегат младшего поколения – придал героям оскал Рэмбо.

После этого экран заполнил сплошной штрафбат на всех этажах армейской иерархии. Или, как выражается Атанесян, «сволочи» в исконном смысле слова, как в указе Петра I – «и прочих сволочь». «Сволочь» – это те, кого «сволокли», принудили.

Речь не только о «Штрафбате» Николая Досталя (2005). Штрафрота за пьянство, дебоши и неподчинение приказу плачет по капитан-лейтенанту Александру Маринину (прототип – Александр Маринеску) в «Первом после бога» (2005) Василия Читинского. В «Московской саге» (2004) Дмитрия Барщевского войну выигрывает репрессированный и ненавидящий Сталина генерал. Другого участника военно-фашистского заговора маршала Тухачевского, комдива Котова, оживил в «Утомленных солнцем 2» Никита Михалков. В «Своих» (2004) Дмитрия Месхиева бежавших из плена героев спасает раскулаченный, пошедший в немцкие старосты.

В СССР никакой особой смелостью не было показать фронтовиков, прошедших тюрьмы или штрафбат: они встречались даже в таком официозе, как «Фронт без флангов». Были полковник, а затем генерал Серпилин («Живые и мертвые», «Возмездие»), вестовой Левченко («Место встречи изменить нельзя»), шофер Карпухин («Карпухин»), полковой комиссар Руднев («Дума о Ковпаке»). В наши дни акт гражданского мужества – вывести нерепрессированного участника войны.

Если «своих», пусть и необычных, на экране хватает, то вооруженного оккупанта, с которым встречаешься на поле боя, не найти вообще. «Новые русские немцы» по преимуществу пленные. Безоружные, добросовестно вкалывающие на объектах народного хозяйства, в любом случае, гораздо более безвредные, чем «свои» командиры. Эту тенденцию породил один из последних воевавших режиссеров Петр Тодоровский фильмом «Созвездие Быка» (2003). Будем считать, что это лишь деталь в картине войны, которую несколько десятилетий писал режиссер-гуманист.

Но мотив размножился лавинообразно. Медленно умирали два немца-окруженца в «Последнем поезде» (2003) Алексея Германа-младшего. В «Красном небе, черном снеге» (2004) Валерия Огородникова пленных морил голодом выжига комендант лагеря. Во «Времени собирать камни» (2005) Алексея Карелина немецкий сапер по доброй воле указывал советским коллегам, где на временно оккупированной территории его подразделение заложило взрывчатку. В «Полумгле» (2005) Артема Антонова пленные, строящие где-то на севере радиомаяк, сливались в экстазе народного праздника с бабами, проводившими мужей на фронт и поначалу ненавидевшими немцев. Финал: пленных расстреляли за ненадобностью, чего не могло быть, потому что не могло быть никогда.

Картина войны вырисовывается сюрреалистическая. С одной стороны, армия заключенных и антисоветчиков, во главе с полководцами, готовыми своему верховному главнокомандующему глотку зубами перервать. С другой – никого, стройные шеренги пленных.

Исчезновение противника объяснимо нежеланием обидеть европейских друзей. Но до такой степени политическая корректность не дошла нигде в единой Европе: вспомним звероподобных, как в кино 1950-х, нацистов в «Пианисте» (2001) или «Люси Обрак» (1996).

Гораздо труднее объяснить эволюцию «наших» в «сволочей». Речь не о соответствии исторической правде. Удивительно, что волна фильмов о репрессированных на войне поднялась в эпоху идеологических как бы заморозков. Было бы логично их появление в ошалевших 1990-х. Но именно тогда кино практически молчало о войне. Когда же возник госзаказ на патриотизм, он выдал невиданный по амбивалентности образ войны. Тенденцию, сформулированную «Штрафбатом» и «Сволочами», можно с равным успехом интерпретировать с полярных позиций. По-сталински: в час испытаний весь народ как один человек сплотился, и даже всякая «сволочь» кровью искупала свою вину. И по-антисоветски: воевали под дулами заградотрядов, трупами завалили. Советская и антисоветская мифологии сливаются до полной неразличимости.

Еще радикальнее переплетаются в «Сволочах» киномифологии. Миф об отчаянных мальчишках, которые ведут свою собственную войну: «сволочи» – залетевший в «ГУЛАГ» пионерский отряд Васька Трубачева из фильма Ильи Фрэза «Отряд Трубачева сражается» (1957). И мифология американская, рожденная нигилизмом 1960-х. «Сволочи» – та же «Грязная дюжина» (1967) Роберта Олдрича, команда головорезов, набранная из приговоренных к смерти солдат американского корпуса в Англии, которую забрасывают в оккупированную Францию на верную гибель – разгромить накануне высадки в Нормандии немецкий штаб.

Кстати, «Грязная дюжина» в некоторых странах называлась: «Двенадцать сволочей».

Трамбо (Trumbo)

США, 2015, Джей Роуч

Зачистка всех, кто «левее стенки» (1947–1962), – тема и поныне болезненная и страстная для Америки. Особенно для Голливуда, где террор принял форму гигантского шоу, а жертвы явили ярчайшие примеры и гражданского мужества, и трусости. Тем более постыдной, что выбор стоял не между жизнью и смертью, а между чистой совестью и виллой с бассейном. Доселе герои редких фильмов на тему были существами вымышленными. Появление фильма на документальной основе стало неизбежным пару лет назад. В экранное качество не могло не перейти количество сенсационных книг: и о «черных», и о «красных» (1935–1945) годах Голливуда, когда в Компартии состоял цвет американской культуры, а коммунизм вошел в светскую моду.

Трамбо, брошенный в тюрьму, был обречен стать первым героем эпохи, выведенным на экране. Не потому, что гениальный сценарист, оригинальный в любой поденщине, и автор величайшего антивоенного романа «Джонни дали винтовку» (1939). И не потому, что самый дорогой сценарист Голливуда, куда заявился прямо из колорадской пекарни, где работал десять клятых лет: его гонорары достигали $75 тыс. за фильм.

Творцу, чтобы стать героем фильма, необходима яркая черта, с творчеством не связанная: Ван Гог отрезал себе ухо, Джон Хьюстон не приступал к съемкам, не убив слона. Трамбо писал, сидя в ванне с постоянной температурой воды, курил сигареты в пижонском мундштуке, говорил, как писал, а писал, как говорил, то есть набело, что удивительно, принимая во внимание, сколько он пил.

Естественно, Трамбо предстает перед зрителями сидящим в ванне. Странно еще, что не таскает ее за собой на вечеринки, допросы в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, в