Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков

Снимать кино о «красной панике» – одно удовольствие. С протоколами пресловутой комиссии не сравнится никакой Брехт: бери и снимай. Роуч гордо усложнил себе задачу. Не страшно, что главными гонителями Трамбо выведены Джон Уэйн (Дэвид Джеймс Эллиотт) и журналистка-сплетница Хедда Хоппер (Хелен Миррен). Замашки у них действительно были гестаповские, но роли – второстепенные. Тут логика авторов понятна. Эксцентрика гнобят другие эксцентрики, если не клоуны. Гигант Уэйн, увильнувший от армии, страдает оттого, что очкарик Трамбо на фронте побывал, а климактерическая Хоппер ежедневно меняет нелепейшие шляпки.

Непостижимо, почему палачи названы по именам, а жертвы, за исключением сценариста Йена Маклеллана Хантера и великого актера Эдварда Робинсона, сплошь вымышлены. Трамбо осудили в составе «голливудской десятки» – вместе с семью сценаристами, одним продюсером и одним режиссером. Вместо них в фильме – бледные тени. Поддав трагизма, авторы снабдили одну из них раком. С ума сойти: там люди из окон бросались, травились, умирали после допросов от разрыва сердца, это, извините за цинизм, гораздо живописнее, чем вымышленный рак.

Злоключения Трамбо до выхода из тюрьмы пересказаны торопливо, и это тоже понятно. Роуч не посрамил репутацию постановщика фильмов об Остине Пауэрсе, ему не терпится переключиться в комический регистр. Жизнь Трамбо на свободе, но в черных списках – плутовской роман. Маргинальные трэш-продюсеры братья Кинг (Джон Гудман, Стивен Рут) предложили ему анонимную работу. Правда, платили они в 15 раз меньше, чем привык получать Трамбо, но он просто стал писать больше и быстрее. А потом еще и собрал репрессированных коллег в подпольный сценарный цех. Под вымышленными именами или именами друзей Трамбо продал десятка два сценариев: список уточняется. Два из них – «Римские каникулы» (1953) и «Отважный» (1956) – удостоились «Оскаров»: получала их уже вдова Трамбо.

Роуч в своей стихии: Джон Гудман размахивает бейсбольной битой, Трамбо драит сценарий Хантера о какой-то космической нечисти. Как, однако, весело жили люди после своей гражданской смерти.

В фильме Трамбо извлек из подполья красавчик Керк Дуглас (Дин ОТорман), продюсер «Спартака», хотя сам Трамбо и его семья это отрицают: Дугласу был выгоден Трамбо как «сценарный негр». Здравствующего Дугласа выставлять клоуном себе дороже: Роуч отыгрался на Отто Преминджере (Кристиан Беркель), реально реабилитировавшем Трамбо: бритоголовый чурбан – вылитый Штрогейм в роли прусского офицера-садиста.

Благодаря этому клоуну Трамбо редкостно повезло: он вернулся в Голливуд. Знал бы, что там его поджидает Роуч, может, и передумал бы.

Три дня с Роми Шнайдер (3 Tage in Quiberon)

Германия, Австрия, Франция, 2018, Эмили Атеф

Если бы словосочетание «национальная вина» в связи с Германией не звучало двусмысленно, можно было бы назвать фильм искуплением национальной вины перед великой актрисой. Шнайдер могла сколько угодно блистать у Висконти и Лоузи и получать «Сезары»: родине было наплевать. Не так страшно, если бы для среднестатистической ФРГ Шнайдер просто оставалась Сисси – будущей императрицей Елизаветой – из костюмной трилогии 1950-х, прославившей 16-летнюю актрису. Все обстояло гораздо хуже: Шнайдер, вырвавшаяся из клетки убогого немецкого кино, была для бюргеров отступницей-вертихвосткой, предавшей национальные ценности. ФРГ – это вам не какая-нибудь Франция, внемлющая всяким Сартрам, а именно что среднестатистическая бюргерская страна. От лица бюргеров Шнайдер (Мари Баумер), проходящую мягкий курс дезинтоксикации в отеле на бретонском полуострове Киберон, и допрашивает корреспондент журнала «Штерн» Михаэль Юргс (Роберт Гвиздек).

Наемник, но отнюдь не филистер, Юргс поднимает самые больные для Шнайдер темы: ее финансовое банкротство, самоубийство бывшего мужа, отчуждение от семьи, «проклятие Сисси». Она же, несколько лет избегавшая прессы, не может прервать разговор: в конце концов, звезды и акулы пера одной веревочкой связаны. Она только обороняется, только твердит: «Я не Сисси». И лишь однажды позволяет себе выпад в адрес своей матери, но зато какой: «Мало кому повезло быть дочерью женщины, которую любил Гитлер».

Интервью, вышедшее 23 апреля 1981-го под шапкой «Я – несчастная 42-летняя женщина, и меня зовут Роми Шнайдер», – классический образец того, как должен и как не должен работать репортер. Нельзя сказать, что оно добило актрису: весной 1981-го ее судьба была предопределена. Шнайдер оставалось 13 месяцев и шесть дней: они вместят работу, развод, тяжелую операцию, гибель 14-летнего сына.

Сценарий текстом интервью не исчерпывается, но этот текст – скелет, на который наращена плоть трагедии. Идея экранизации интервью на первый взгляд нелепа: это же не протокол драматического судебного заседания, а выверенный, отчужденный текст. Но Баумер не просто пугающе похожа на Шнайдер: она наполняет слова, умершие и мумифицированные на журнальных полосах. Она вовсе не изображает мировую скорбь. Ее Шнайдер чаще смеется, чем плачет, больше танцует в милом кабачке с неотразимым стариком-фриком, рыбаком и поэтом (Дени Лаван), и скачет по прибрежным скалам, чем корчится на ковре в номере. Даже перелом лодыжки, который она получает, упав со скалы, – дар небес. Благодаря ему Шнайдер разрешает на время роковой конфликт между работой и жизнью: у нее появляется совершенно честное основание отсрочить съемки и провести чуточку времени с дочкой.

Нельзя сказать, что Шнайдер обречена на предсмертное одиночество. Ее узнают и искренне любят. Ее не оставляет в беде подруга детства Хильде (Биргит Минихмайер). Да и Юргс скорее на ее стороне. Она даже проводит ночь с фотографом Лебеком (Чарли Хюбнер), сопровождающим Юргса. Старым, добрым, верным, толстым Лебеком, с которым некогда так и не переспала. Но эта ночь сродни исполнению последнего желания приговоренного. Рыбак кажется делегатом с того света в духе французской традиции «поэтического реализма», за которую в современном кино представительствует Лаван. А от весенней Бретани веет холодом замогильной зимы.

Зрители чувствуют это, поскольку знают о близкой развязке. Атеф избегает слезоточивых эффектов, не повышает голос, а ведет репортаж из прошлого. Кино имеет дурную привычку расписывать жизни знаменитых людей как партитуры, придавать им железобетонную драматургическую структуру. И только Атеф сумела снять жизнь звезды просто как человеческую жизнь, печальную уже потому, что смерть неизбежна.

Утомленные солнцем 2: Цитадель

Россия, 2011, Никита Михалков

Под бомбами в кузове грузовика с ранеными рожает баба (Анна Михалкова), которую снасильничал немец. «Девка родилась?» – интересуется солдат. «Нет». – «А кто?» Что-что, а известный анекдот