Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

вечере, – это как я помогаю Бьёрну подняться на борт. Он закидывает мне руку на плечи и заплетающимся языком бормочет, что найдет родичей того, кто искалечил мою ногу, отомстит за меня и пообрубает ноги им всем. Затем мы оба падаем на шкуру под одним из навесов, по нему барабанит дождь. Фенрир укладывается между нами, в зубах у него свиная косточка. Больше всего мне хочется закрыть глаза и провалиться в сон, но мне нужно отлить. Так что я, пошатываясь, пробираюсь к сходням и спускаюсь на пристань. Качаясь, я пускаю струю в воду, и тут замечаю, как на площадь выезжает оркнейский ярл со своим сыном Щенком. Белобородый встречает их у конца пристани. Щенок отвязывает от седла вещевой мешок и подходит к отцу, кажется, они говорят друг другу несколько слов. Потом Щенок отходит от него, идет вслед за белобородым и поднимается на корабль рядом с кораблем Олава.

13

Месса

Через два дня после прибытия пятого корабля Олава мы отплыли в море. Теперь меня включили в команду последнего корабля, и нас вместе с Бьёрном посадили на одно из передних мест левого борта; местом считалось расстояние между двумя шпангоутами. К каждому месту относилось по паре весел, и на каждое весло приходилось два человека, они гребли посменно. Банок здесь не было, каждый гребец сидел на своем сундучке, в котором хранилось его оружие и прочее имущество. У меня такого сундучка пока не было, но ведь и имуществом особым я не владел.

Когда мы отчалили от Россэй, погода была тихой и дождливой, я хорошо помню, как сидел, держа в руках длинное весло и глядя, как за кормой нашего корабля исчезают острова. Корабль наш был поменьше, чем корабль Олава, тем не менее то был могучий драккар, и, когда мы вышли в открытое море, мы сняли рею с парусом, которая до этого лежала вдоль борта на подставках вышиной примерно в сажень, развернули ее поперек и подняли на верхушку мачты, а затем поставили парус. Мы тут же почувствовали, как задрожал корабль, будто это действительно было тело дракона, пробужденное ото сна ветром, дующим над морской зыбью.

Ветер должен был гнать наши корабли до самого западного побережья Норвегии, но никто пока не знал, что нас там ждет. Говорили, что у Олава где-то во фьорде спрятан флот в сотню кораблей, но другие шептали, что это только слухи и у него есть только эти пять кораблей. Мне это казалось удивительным, ведь если у Олава, когда он разорял Англию, было большое войско, значит, у него должно быть больше людей и кораблей? Бьёрн сказать ничего не мог. В походе на Англию участвовало много кораблей, но говаривали, что Олав потерял большую часть своего флота, разорвав союз со Свейном Вилобородым, и, по слухам, многие воины перешли к данам со своими кораблями и оружием. Но позже я узнал, что на наших пяти кораблях было почти три сотни воинов. И это были лучшие люди Олава, воины, каждый из которых убил в сражениях по меньшей мере четверых. Если бы я не был братом Бьёрна, да еще и корабелом, меня бы в дружину не приняли. Бьёрн считал, что, имея триста подобных воинов, можно склонить к покорности не одного конунга и завоевать не одну страну.

После того как мы поймали ветер и весла были убраны, я нередко ходил по палубе, внимательно изучая корабль. Я не раздумывал много о том, что нас ожидает в Норвегии. Теперь, когда мы с Бьёрном были вместе, я бы чувствовал себя в безопасности, даже если бы из моря поднялся Мировой змей. Я долго рассматривал парус, похоже, он был пропитан смолой. Каждый раз, когда нос поднимался на новой волне, с паруса на палубу скатывались дождевые капли. Люди на этом корабле уже давно чувствовали себя как дома, кто-то натянул навесы от дождя между планширем и подставками для реи, они были похожи на руки и возвышались перед мачтой и за ней. Там, под навесами, и устроилась команда судна: кто-то проводил время, правя свое оружие, другие играли в кости. Всего на борту было шестьдесят человек, и, хотя корабль был большим, мне иногда казалось, что на палубе тесно. В трюм под палубой никто не спускался, и Бьёрн рассказал мне, что так заведено на тех четырех судах, которые первыми приплыли на Оркнейские острова. Их трюмы были набиты сундуками с серебром, которое предназначалось для подкупа норвежских хёвдингов.

Это казалось мне удивительным, Олав не производил впечатления человека, которому нужно подкупать людей. Он ведь мог просто направить свои корабли на врага, и, если мы все вместе завоем, потрясая топорами, этого будет достаточно, чтобы до смерти перепугать самого Хакона ярла и всех его сыновей. Так я и сказал Бьёрну, но тот только плечами пожал и ответил, что он в таких вещах ничего не смыслит. Но сомневается, что ярл трёндов просто сложит оружие в обмен на серебро. Наверное, нам придется его убить – пожалуй, только так можно лишить мужества трёндов. Говаривали, что это суровые воины, они уже давно собирают дань на торговых путях и неплохо разбогатели на этом.

Я постепенно начал понимать, что Бьёрн слышал немало речей Олава Вороньей Кости, ведь эта фраза о трёндах была будто снята с языка Олава. Бьёрн ведь и сам, как я, был простым юнцом из Вингульмёрка, хотя от мальчишки в нем осталось совсем немного. Я видел его спину, когда он греб, мышцы, бугрящиеся под льняной рубашкой, и широкие плечи. Когда он стоял среди других воинов на корабле, я видел, что он во всех отношениях стал одним из них. И дело не только в бороде и тунике, широком ремне на поясе и накинутом на плечи плаще. Дело было в том, как он себя вел, в силе его рук и спокойном, но всегда внимательном взгляде. Ничего в нем не осталось от мальчика, когда-то уплывшего с сыновьями бонда. Бьёрн стал мужчиной и воином. И я, как и в детстве, начал подражать ему во всем. Топор Бьёрн носил на бедре, ближе к пряжке, чем я, так что я передвинул петлю для топора, чтобы носить его, как он. Его нож, длинный сакс, висел в ножнах прямо перед топором, чтобы можно было вытащить его левой рукой; тут я тоже сделал, как он, и закрепил свой нож точно так же. Конечно, я переживал из-за своей покалеченной