Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

поднять крышку одного из них, но все же не осмелился. Я не собирался ничего красть, вором я никогда не был. Мне хотелось просто посмотреть. Но я понимал, что, если кто-то спустится и увидит меня у открытого сундука, меня начнут подозревать, а я ведь видел, что Олав может быть жестоким.

Ни под палубой, ни на ней я не нашел ничего, что требовало бы починки. Похоже, корабль был совсем новым. Единственное, что нужно было подправить, – это крепление рулевого весла. На таких больших драккарах, как корабли Олава, рулевое весло представляло собой длинный шест, который переходил в широкую лопасть, погруженную в воду. Весло крепилось к борту судна на четырехугольном куске дерева. Для управления рулем к нему крепился румпель, идущий под прямым углом к веслу, так что рулевой стоял, держа румпель перед собой. Из-за того, что румпель находился в постоянном движении, он нередко расшатывался, и именно это случилось на нашем корабле.

Я разогрел жир и смазал верхнюю часть весла, а затем обвязал румпель сверху и снизу. Таким образом румпель мог расшатываться сколько угодно, соскочить он уже не мог. Асгейр Штаны был в полном восторге от этого и сказал, что, как только мы причалим к берегу, он покажет Олаву мою работу. По его словам, на других кораблях случалось то же самое.

Еще одну ночь мы плыли по южному ветру, а к вечеру третьего дня увидели на востоке землю. Корабль Олава повернул на север, и остальные последовали за ним. Бьёрн пояснил, что Олав не хотел причаливать к берегу в темноте, сначала ему нужно было выяснить, куда мы приплыли. Хоть на наших кораблях были умелые мореходы, никто не мог быть уверен, что ветер и течения не отнесли нас дальше, чем мы думали.

Когда над морем сгущалась тьма, я заметил, что настроение на корабле сильно поменялось. Разговоры смолкли. Кто-то затягивал на себе пояс с оружием и осматривал стрелы, другие собирали шкуры, одеяла, миски и складывали в свои мешки. Той ночью по палубе не катились кости, их щелканье сменил звук точильного камня о лезвия топоров и мечей. Фенрир тоже это заметил. Большую часть времени с тех пор, как мы отплыли от Оркнейских островов, он сновал по палубе, ведь у людей вокруг можно было получить кусочки вяленой рыбы и солонины, а многие из них хватали его в охапку и трепали по шерсти. Теперь казалось, что воины ушли в себя, а лица в отблесках огня жаровни выглядели мрачными.

Сам я провел ночь рядом с Бьёрном. Мы лежали плечом к плечу под одним одеялом, и думаю, ни одному из нас не удалось заснуть. Перед рассветом Бьёрн внезапно кашлянул и сказал:

– Если дело дойдет до битвы, держись слева от меня. Если они полезут на палубу, руби им ноги. Говорят, люди ярла плохо защищают ноги.

Я ничего на это не ответил. Бьёрн, наверное, знал, как это бывает. Но я, пожалуй, до этого момента не понимал до конца, куда мы отправились и что нас ждет. Я поднял руку, прикрывая глаза от восходящего солнца, и увидел шхеры и сопки на берегу. Я почувствовал укол сожаления. Нам с Бьёрном было бы лучше остаться на Оркнейских островах, чем возвращаться с Олавом в Норвегию. А он еще говорит о том, как рубить ноги людям. Разве я не переплыл море именно для того, чтобы держаться подальше от подобного?

Но, возможно, мои воспоминания о чувствах, которые я тогда испытывал, со временем исказились. Тогда я был всего лишь мальчишкой, и для меня было настолько важно, что я снова с Бьёрном, что я не колеблясь отправился бы за ним даже в пасть к волку Фенриру. Может, в тот момент, стоя у планширя, я просто чувствовал волнение, которое испытывают все, зная, что скоро может зазвучать песнь мечей. Может, я представлял себе, как мы вместе с Бьёрном будем правителями у нас дома, в Вингульмёрке, как только Олав выделит нам нашу долю серебра и даст нам власть хёвдингов.

Как бы то ни было, долго простоять мне не пришлось. К этому моменту все воины Олава были готовы, а поскольку они знали не больше, чем я, они приготовились к любой неожиданности. Для таких воинов, какими были люди Олава, было обычно, что каждый из них мог заменить целое войско. Даже если все его товарищи пали в бою, он по-прежнему мог продолжать сражение. Поэтому каждый воин был вооружен топором и саксом. В придачу у каждого был щит, лук и по меньшей мере тридцать стрел, а Олав позаботился о том, чтобы почти у всех был кожаный доспех или кольчуга. Многие также носили шлемы. Шлемы, щиты и доспехи лежали в сундуках, пока мы еще не причалили, но почти все воины уже собрали все свое оружие, и если бы мы сейчас наткнулись на вражеские корабли, мы могли бы дать им бой. Я был вооружен так же, как и остальные; тем утром Асгейр Штаны выдал мне колчан со стрелами и сакс. Лук у меня уже был, но Асгейр, по-видимому, хотел проверить, достаточно ли он тугой, и велел мне надеть на него тетиву. Затем он натянул тетиву, но не до конца, ведь руки у него были длинней моих и он понимал, что лук может треснуть, если натянуть его до предела.

– Достаточно тугой, – пробормотал он и отдал лук мне. – Но умеешь ли ты стрелять?

– Да он подобьет тощую белку за сотню шагов! – заявил Бьёрн. Это была ложь. Я никогда не стрелял в белок, отец не хотел, чтобы мы убивали животных не для еды, а в белке-то мяса всего ничего.

– Я никогда не стрелял в белок, – сказал я, и Асгейр рассмеялся.

– Твой брат имеет в виду другое, Торстейн. Он просто хочет сказать, что ты хорошо управляешься с луком. – Он похлопал меня по плечу, и усмешка его вдруг угасла. – Будешь лучником на вашем месте. Тогда и посмотрим, насколько ты хорош.

Затем он вложил мне в ладонь рукоять сакса и вернулся к рулевому.

Бьёрн пояснил, что у Асгейра есть обычай назначать новеньких лучниками. Он считал, что лучшая битва – та, в которой не скрещиваются мечи и не сталкиваются борта кораблей. Так думал не он один.

– Эти люди, – сказал Бьёрн, указывая рукой на воинов на корабле, – они не такие, как в тех историях, которые нам рассказывал отец. Ни один из них. Когда мы идем в битву… Кто-то теряет рассудок, как берсерки.