В огнях трёх революций - Сергей Надькин

– Михайло Иванович Калине, он свой мужик, за нашу с вами душу беспокоится. Радуйтесь, ребята, ликуйте. Разучивайте, – улыбался солдат.

В эти дни в Повенце случилась солдатская свадьба. Сын нижегородских крестьян Николай Надькин женился на восемнадцатилетней дочери петрозаводского мещанина Филина Елизавете, которая вместо родительского благословения получила ответом проклятие и сменила свою фамилию в паспорте с Филиной на Титову.

Женитьба проходила скромно, малочисленными гостями.

Венчанье проходило в церкви, выслушали причитанье попа, и, обменявшись кольцами, крепко расцеловались. Проехав по деревни Повенец на лошадях в повозке, сидя до семерок за столом, кричали, горько выпивая граненые стопки с водкой до конца.

– Ну, совет вам да любовь, – сыпались поздравленья ссыльного Меркушева к новобрачным.

– Вставай, брат рабочий, кончилась твоя масленица, – будил Сашу Меркушева голос родного дяди Егора Антоновича.

Сашка протер глаза, поднявшись, сразу услышал, как за окном басил первый гудок утренней смены. Быстро надел на себя штаны и рубаху, твердо сказал дяде: пора!

– Пора, брат, пора, – ответил ему спокойно и умиротворяюще дядя, а на кухне, на столе, уже свистел самовар. Свет от горевшей на столе керосиновой лампы падал в глаза.

– Видишь, сегодня у нас хлеб с солеными рыжиками, да чай горячий, вот и весь завтрак, – разговаривал дядя с племянником.

– А на заводе я много получать буду? – расспрашивал Егора Антоновича Сашка. В ответ слышал:

– Ишь ты! Не успел рабочую смену начать, как уже о получке мечтаешь. Поработай календарный месяц у станка, а там видно будет. – говорил племяннику дядя.

Они торопливо закончили завтрак. Надели на руки и туловище зимние полушубки, на ноги – ботинки, шапки-ушанки – на головы, на руки – рукавицы, и вышли на улицы. Хрип-хрип, хрустел снег под ногами, а в темени окон домов Голиковки тускло горели керосиновые лампы.

Сашка вместе с дядей спускался вниз с горочки, следуя в направлении завода, догоняя темные силуэты людей, идущих вдоль реки Лососинки. Войдя в проходную, дядя вел его несколько шагов по коридору, остановил у большого внутреннего окна в канцелярию и заговорил:

– Смотри, брат, видишь железные кружки? Сюда будешь опускать свои номера.

Потом прошли проходную, и вышли в слабо освещенный заводской двор, и дядя начал краткий обзор по заводу.

– Видишь, это, брат, литейный цех – показывал пальцем Егор Антонович на старое кирпичное, приземленное строение. – А дальше, смотри, идет кузнечный, облицовочный цех, в конце – столярный. Здесь твой механический, – говорил он, когда подошли к следующему зданию. Повел через двойные створчатые двери на порог механического цеха.

Войдя в помещение, Сашка растерялся, впервые увидя картину суматошной заводской жизни. Перед ним вдоль и поперек рядами тянулись железные, разных конструкций станки. От станков по рельсам бежали натянутые ремнем передачи, а в железных ящиках вместе со стружкой виднелись бракованные детали, лежавшие тут. Черные провалы окон цеха были затянуты тряпками и паклей.

– Ну, что ж, здесь твоя работа, айда к мастеру. Принимай новичка, Дмитриевич, – разговаривал Егор Ефимович с невысоким, пожилым, в черном халате человеком.

– Сколько ему лет? – спросил мастер дядю.

– Двенадцать.

– Пусть будет учеником токаря.

– Пойдет, – ответил коротко мастер. – Токаря нам нужны: мужики на фронте, снаряды по японцам делать некому.

Так началась Сашкина трудовая жизнь. Первые недели был в подручных у строгого токаря, участника второй русско-турецкой войны, Авдея Филипповича Перечерина. Саша сменами стоял у станка, смотрел, как тот работает, но в один из дней начал работать самостоятельно.

– Видишь, Сашка, токарный станок. Резец нужно наточить, потом вставить в тиски заготовку. Померить линейкой, очерчивая карандашом нужные размеры, потом включаем передачей станок, переводя скорость с нейтральной на первую. Включишь вторую, третию, всего четыре оборота. Чем больше скорость – тем больше оборотов. Смотри, руки чтоб не затянуло, – инструктировал еще раз опытный наставник юного токаря. Показывал ему, еще раз, и еще.

– Повторение – мать учения, так нас в государевой армии учили, пойдешь служить – узнаешь, – говорил наставник юноше. Показывал. Скоро Саша сам, в одной из смен, подобрав к станку нужный резец, начал черновую обработку металла. Работал Саша на токарном станке, а любо было следить за медленно идущим по заготовке резцом. Стружка сваливалась на пол. Саша периодически выключал станок, и мерил железной линейкой получавшийся из железа конус. Стоял за станком двенадцатый час.

– Как новый заказ, а? Ну-ка, останавливай станок, давай померим, получается ли? – слышал Саша за спиной голос одетого в черную форменную шинель инженера Кузина.

– Стоп, станок, – сказал Саша. – Меряйте, Ваше благородие, – остановил Саша машину.

– Вроде получается, все сошлось, немного на раз обработай, и хорош, ставь новую заготовку, эту снимай, – разговаривал с юным токарем инженер, когда померил конус. – Хорошо, положенный диаметр сходится, ну, подправить немного еще, – хвалил ученика инженер. Саша включил станок.

Снова поставил передачу, делает движение резец, конус снаряда добротный получается. Инженер наблюдал за работой ученика, стоя сзади над душой, не отходя ни на шаг.

– А позвольте спросить, сколько я буду получать за такую работу, ваше благородие?

– По шесть копеек за штуку. Сделаешь два конуса – получишь двенадцать, сделаешь три – восемнадцать, выполнишь шесть – заплатим тридцать шесть.

– Что, тридцать шесть копеек?

– Ну не рублей же, – ответил пареньку инженер Кузин, и пошел далее по ряду, а Сашка от такой новости положил измерительную скобу на шкафчик и снял с головы замасленную фуражку.

– Работал, работал, и денег ни гроша не заработал за смену! Значит, плохо работал, – причитала перед сыном мать, Мария Андреевна.

– Ну, как же? Я по двенадцать часов в сутки работал, от станка не отходил, – оправдывался Саша.

– Значит, совсем не работал, раз ничего не заработал, – говорила мать сыну, наливая взрослевшему на глазах мальчику тарелку щей.

– Главное: станок токарный осваиваю потихоньку. Знаешь, мама, я горжусь, что я рабочий, и этим все сказано. Пойду я, пока стемнело, на озеро, буду на звезды смотреть, наблюдать галактику. «Что с отцом?» – спрошу у звезд. За что папку стражники арестовали, он же тоже рабочий Александровского завода?

– Не знаю, говорят, за мятеж какой-то, а против кого он бунтовал, не сказали – сказала сыну мать.

– Я то же самое у звезд спрошу, они на небе бога видят и доброго царя слышат, батя говорил: надо другим, добрым, царем нашего царя Николая заменить. Пойду спрошу у звезд, прав ли мой отец, или не прав. Бес его путал, – говорил матери Сашка. Встал из-за стола. Надел тулуп, валенки, пошел на озеро, смотреть на звезды.

– Саша, Саша, сынок, ты недолго гляди на звезды, смотри на бараний берег не уйди в темень по льду.

– Не уйду! Я посмотрю на созвездие и приду домой! Недолго! – обещал Саша матери, когда уходил из дома. В снежную темень прошел на лед, метров двадцать в сторону Зимнего берега.

Час стоял на открытом озерном пространстве льда, глядя на темное звездное небо.

О чем грустит

Созвездие Стрельца?

О звездной синеве на небе.

За далью видна звездная темнота,

С тобой ушла моя любовь

На небо.

И будет твой достойный знак,

И будет твоя достойна слава,

И радость будет на губах,

И огненная та отвага.

Я видел небо, озеро во тьме,

И звезды там – одна другая выше,

Галактика небесная на мне,

И сбудется – не сбудется

Творенье.

О чем грустит

Созвездие Стрельца

Над льдиной озера,

В потемках звездных?

Прошедшим дням,

И годам далека,

И безвозвратно времени

В век от нас ушедший.

И дни, и годы,

Горизонты, облака,

На звездном небе,

В мир иной летевшем…

О память, память млечная,

Как ты глубока,

В безкрайнем небе

Ты навеки вечна.

О чем грустит созвездие Cтрельца

И плачет в небе

По созвездью Девы?

А боль-печаль

Так глубока:

Меняются и люди

Со звездой на небе.

Надолго затянулась война, принесшая слезы и беды в семьи рабочих. Разносчику типографии Пете Анохину по воле службы приходилось бывать в домах на Голиковке и в Слободе, где жила одна беднота. Заходя в дома к бедным людям, везде он встречал горе и нужду, несущуюся с похоронками с фронта. Безумный плач получивших похоронку женщин.