В огнях трёх революций - Сергей Надькин

– Ну как, готовы, молодежь? – спросил ребят он.

– Сделаем, искупаем в реке, за этим дело не постоит, – заверил товарищей Александр Кузмин.

– Хорошо бы губернатору нервы потрепать, – говорил собранию Сашка Меркушев. У Егорова он спрашивал:

– Дядя Витя, разреши мне спеть Марсельезу?

Четвертого июня рабочие Александровского завода собрались в цеху на собрание. В цеху обсуждался проект устава товарищества рабочих Александровского завода Олонецкого горного округа.

– Товарищи! Рабочим необходима потребительская лавка. Мука должна закупаться не хозяйским способом, а с торгов. Заработная плата рабочим должна быть повышена в три раза и упорядочена. Несправедливые штрафы за прогулы отменены, и включены в них дни первое мая и девятое января. Товарищи, кроме всего этого требуйте установления кубов для кипячение воды, – говорил рабочим товарищ Егоров. Вечером того же дня, как и было запланировано ранее, после окончания представления в цирке толпа молодых рабочих проводила митинг у здания городской полиции.

– Чего вы добиваетесь, господа, – спросил недовольных людей с балкона кто то из полицейских.

– Давай! Долой полицмейстера Крикалева! В отставку! Смерть ему! – кричал за толпу Василий Егоров. Тимофей Чехонин, Николай Григорьев, Виктор Филин, Тимофей Богданов, Саша Меркушев, Сашка Харитонов, Сашка Кузмин громко свистели, возглашая одновременно: «Ура!»

Сашка Меркушев начал петь Марсельезу. За ним подхватили другие.

– Ватага, за мной! – услыхал поющий Сашка призыв Василия Егорова. Егоров повел за собой толпу. Толпа потянулась по улице Мариинской, когда Сашка Меркушев повернул голову на восток, на дорогу, видя вдали купола церквей. «Бога нет» – подумал тогда Сашка, «а священники лгуны и проходимцы. Приспешники кровавому царю. А народ им верит. Слушает их, подчиняется. Темные люди. Ничего, рабоче-крестьянская революция выведет народ из тьмы» – думал, улыбаясь, Саша.

Он бросил взгляд на Николая Тимофеевича Григорьева, двадцативосьмилетнего, темноволосого, круглолицего мужчину. Его бездонные голубые глаза, пышные ухоженные усы, вдумчивый и тактичный характер – весь он производил глубокое впечатление на собеседников. Серьезный молчаливый человек, но его краткие выступления всегда выслушивались Сашкой с большим вниманием. Двенадцать лет производственного стажа в цеху токарем сделали ему, потомственному рабочему Александровского завода, хорошую революционную закалку. Всегда рядом был с ним Василий Александрович Егоров, человек пламенного характера и большой силы. Он всегда выделялся из толпы рабочих во время митингов и демонстраций, охотно принимал участие в столкновениях с полицией, возглавил охрану собрания и митингов рабочих.

– Мы снова в бой пойдем за власть советов,

И как один умрем в борьбе за это, —

запел Саша Меркушев песню. По дороге они вступили в кровавый бой, избивая и разоружая городовых. Городовые требовали от них, кричали:

– Граждане, разойдитесь!

В ответ толпа набросилась на полицейских, начала крупную драку. Молодежь набросилась на городовых, махала кулаками, избивала палками, метала в полицию камни, вырывала у городовых нагайки.

Городовые отбивались нагайками, ранив троих человек. Потом начали разбегаться по улице. Саша Кузмин увязался за одним полицейским, сбил его с ног и ударил кулаком по лицу. Валял по земле, пока Болдек, Харитонов и Григорьев, взяв ругавшегося матом городового за руки и ноги, тащили к речке Лососинке, бросая городового в воду.

– Ура! – кричал, видя плескавшегося в воде городового, Александр Меркушев. Тогда, на глазах у товарищей, Сашка взрослел, делая шаг за шагом глубже в революцию, превращаясь в Александра Меркушева, следуя по стопам отца. Он ходил за революционерами.

Как-то в один из воскресных дней из домика по улице Александровской на угол Заводской вышли три человека: Василий Егоров, Егор Меркушев, Николай Григорьев, развалистой походкой направляясь в сторону Вытегорского тракта.

– Здравствуйте! – здоровались с женщинами, проходя мимо колодца, мужчины.

– Здравствуйте! В добрый путь, значит, – ответил щедрой улыбкой Василий Егоров.

– Дяденьки, возьмите меня с собой! преградил им путь паренек Дорошин.

– Малой еще, погоди, подрастешь – время покажет, – ответил отказом Харитону Николай Григорьев.

– Ну почему Сашка Меркушев с вами ходит, дядя Егор? – обиделся Харитон, на что Григорьев отрезал:

– Ты, браток, за себя ответ держи, а не за других.

– О-о, социалисты! Опять митинговать собираетесь? Стражников на вас мало. Царя им не надо. Смутьяны! Только народ баламутите. Управы на вас нету, окаянные. Собак с цепей на вас надо, острог, да покрепче придумать! – кричал с крыши голубятни голос рабочего голубятника Степана Сарофанова.

Николай Тимофеевич Григорьев, рассмеявшись, крикнул:

– Да, дядя Степан, снова будем митинговать!

Таким он был, таким и остался в памяти Харитона Доршина – рабочий Александровского завода Николай Григорьев. Простой токарь, решивший свергнуть царя, живший в половине дома с двумя комнатами и кухней, с низкими потолками, по улице большая Голиковка, схоронивший недавно мать.

– Умерла мамка, не получив лечения, – жаловался он своим товарищам, скорбел, вспоминая жену.

– А дочки обе как живут?

– Мужей на войну царь кровавый отправил! – говорил Григорьев с Егоровым, вспоминал Николай мать и обеих сестер, подумал и об еще живом отце.

Отряд конной полиции гнал бунтовавшуюся молодежь по дорогам, заборам, перелескам. Сбивал с ног, арестовывал и рассеивал молодежь. На улицах и в переулках далеко слышался цокот копыт, звуки крупной погони.

Сашка бежал, убегал от конников, не чувствуя под ногами земли, прыгал в запруду реки Лососинки, проплывал по холодной воде на Зарецкий берег.

– Держи лихоманца, уйдет ведь, Сотников!

– А мы в объезд его нагоним! Ямай его, ямай! – слышал плывущий в реке Сашка крики преследующих его на конях городовых. Саша плыл, стараясь плыть дальше и быстрей, никак не поворачиваться назад, греб руками воду. Вымокший с ног до головы, он вышел сырым на берег, бежал по огородам, перебегая дорогу, скрываясь во дворах, убегал от наседавших в объезд полицейских. Перепрыгнув забор чужого сада, он прятался в кустах смородины.

Капли речной воды стекали слезами с его сырой головы. Сашка все бежал, бежал, бежал. Бежал, пока не забежал в бедный дом.

– Товарищи, помогите спрятаться, за мной гонится полиция, городовые, – просил Саша помощи у рабочих.

– Хорошо, малой, здесь они тебя не найдут, оставайся тут до утра. Ты ведь Меркушев Саша? Отец твой в тюрьме, я тебя знаю, ты человек проверенный, – разговаривал с ним хозяин дома.

Саша нутром чувствовал: этот не сдаст. Скоро, когда все утряслось, между беглецом и хозяином дома состоялся серьезный разговор.

– Как ты думаешь, Саша, долго продержится в России царизм? Год, два? Когда падет самодержавие, скоро ли будет власть в руках рабочих и крестьян? – спрашивал хозяин дома, рабочий Заревин, беглеца. – Россия поднимается из оков, – заговаривал, он не торопясь. Саша смотрел, как одежда, снятая с его тела, сушилась на печке.

– Скоро, точную дату сказать не могу, но революция обязательно победит. Смотри, что в Москве произошло, настоящее народное восстание. Подавил выступление Семеновский полк. Солдаты, значит, пока не с нами. Вот когда полностью все будут сознательны, а армия войдет в трудовые массы – мы победим царизм. А пока нам, революционерам, предстоит большая кропотливая борьба за сознание в солдатских массах. Надо прервать в солдатских массах веру в доброго царя, ведь армия мобилизована из народа. Так говорил нам на маевке товарищ Василий Попов верными фразами Михаила Ивановича Калинина.

– Умные у Вас в революции люди! Тебе, Сашка, одиннадцать годов, а ты уже все в голове варишь. Ох, как я знал твоего отца, грамотный он человек, и ты в отца весь пошел, – говорил парню сочувствующий революции Тимофей Заревин. – Знакомься, пожалуйста, это Рита, моя дочка, будешь в наших краях – заходи к ней, не забывай, – представил Тимофей Леонидович русоволосую с косой девочку Саше. А девочке было от роду двенадцать лет.

– Рита, очень хорошо, мы с тобой задружим. – разговаривал с дочкой Тимофея Леонидовича Саша. – Мне еще рано с девочками дружить. Настоящая дружба – после победы революции, когда свергнем царизм. А пока необходимо думать о нашей борьбе. О победе пролетариата, – говорил Саша.

– И это похвально, юный наш борец, – сказал Саше Заревин. Все повторял, прощаясь: – Будешь в наших краях, будет плохо, заходи, – напутствовал Заревин Сашу, жал крепко руку.

Дома Сашу мать спросила:

– Ты чего, женился, что ли, раз неделю дома не жил?

– Нет, мама, не женился, просто работал на заводе по 12–14 часов в сутки, а вечерами и ночами ходил с рабочими революцию делать.