Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани

И, вкусив этот хлеб жизни, Антика почувствовал себя искупленным.* * *

Ночью заключенные уснули на своих тюфяках, и барак окутал гул, напоминающий дыхание огромного кита. Сквозь разбитый зенитный фонарь на крыше струился лунный свет. Антика сидел, привалившись к стене, и не мог заснуть. Он смотрел на фабричный пол, устланный спящими телами. Их очертания вызвали в его памяти совсем другую картину – сбор урожая пшеницы на отцовской ферме в Барди. Будучи мальчишкой, Антика наблюдал из окна их дома, как вечером отец прогуливался по полю под луной, гладил рукой верхушки колосьев и насвистывал. Если хочешь, чтобы в этом мире что-то выросло, нужно сначала это полюбить. Антика подумал, суждено ли ему снова увидеть, как что-то растет. Для этого он должен выжить, но в глубине души Антика сомневался, что это возможно.

32

1 июля 1940 года

После двухнедельного пребывания в «Уорт Миллс» всем интернированным приказали собрать вещи. Саваттини решил побриться перед дорогой. Воспользовавшись тазом, который делил еще с тремя заключенными, он взбил пену помазком и тщательно сбрил бороду. Почистил бритвенные принадлежности и убрал их в кожаный дорожный футляр. Надел самую чистую из рубашек и повязал галстук. Он застегнул запонки, и драгоценные камни блеснули на свету.

– Это рубины или гранаты? – поинтересовался Матиуцци.

– Ты ювелир, ты и скажи.

– Нужна лупа. Глаз у меня уже не такой зоркий.

– Тогда тебе придется поверить мне на слово. Это рубины.

– А откуда они, знаешь?

Саваттини пожал плечами:

– Это имеет значение?

– Только если когда-нибудь захочешь их продать. Лучшие рубины – из Индии.

– Так я разве тебе не сказал? Эти рубины из Индии.

Оба рассмеялись.

Когда заключенные выстроились в ряды, ожидая, что их отвезут к поезду, выяснилось, что придется идти пешком.

Начищенные ботинки, отглаженные рубашки и ладно скроенные костюмы, в которых они прибыли в лагерь, теперь выглядели изрядно поношенными. Чемоданы стали легче после того, как они допили вино, доели сыр и вяленое мясо, с любовью упакованные для них женами и матерями. Они провели в лагере две недели и уже три дня как снова были голодны. Матиуцци повернулся к сыну, Антике и Саваттини и прошептал: «Держимся вместе».

Один за другим, измятые и потрепанные, люди выбрались из здания фабрики, и нестройная колонна двинулась к железнодорожной станции в Бери.

– Нас посадят на поезд, – тихо шепнул Пикколо.

Бритальянцев погрузили в вагоны поезда, который следовал в Ливерпуль. Дорога заняла менее часа, и в пути заключенные почти не разговаривали. Прибыв к ливерпульским докам, они так же молча сошли на платформу. Мужчин и юношей выстроили в две шеренги, растянувшиеся до трапа «Арандоры Стар».

Они стояли в тени огромного корабля, две дымовые трубы которого снизу казались размером с две запонки.

Саваттини оглядел внушительных размеров судно и оживился.

– Ребята, это роскошный лайнер!

– По крайней мере, безопасный, – с облегчением выдохнул Матиуцци.

– «Блю Стар Лайн», – со знанием дела добавил Саваттини, наслышанный о прежней славе корабля. – Еда здесь точно будет лучше, – сказал он полушутя. – Я об этом позабочусь.

– Мне так осточертело в «Уорт Миллс», что я уже согласен ехать куда угодно, – признался Пикколо.

– Это ты зря. Похоже, мы тут не единственные заключенные, – заметил Саваттини, поднимаясь по трапу. – Non guardare in alto. Tedeschi[146].

На втором ярусе, за колючей проволокой, можно было разглядеть немецких военнопленных. Они сверлили глазами поднимающихся на борт итальянцев. Вскоре вновь прибывшие начали перешептываться, возмущаясь, что итальянских шотландцев, верных британских подданных, приравнивают к нацистам.

– Для нас даже не нашлось отдельного корабля, – обреченно произнес Матиуцци. – Нам придется плыть с немецкими подонками.

– Отвезти нас на Британские острова могли и на чем-то размером поменьше, – заметил Пикколо.

– Эта старушка в свое время была красавицей! – воскликнул Саваттини, оказавшись на корабле. Как бы их ни пытались спрятать, следы былой роскоши лайнера бросались в глаза – представительные широкие палубы и коридоры, элегантный корпус, изящная мачта.

– Колючая проволока ей точно красоты не прибавила, – вздохнул Матиуцци.

Британские солдаты стояли по обе стороны вестибюля главной палубы, держа винтовки наготове. Заключенные выстраивались между ними и гуськом шли на корму, к лестнице, ведущей вниз, к их каютам.

– Итальяшки вниз, – рявкнул второй помощник капитана. – Падре, отойдите в сторону и ждите.

Фракасси исполнил приказ.

– Итальянцы, конечно, путешествуют в третьем классе, – пошутил Антика, спускаясь по узкому трапу вниз, где находились котельное отделение, угольный бункер и матросские кубрики. Вокруг становилось все жарче. По коридору разносился запах машинного масла и горящего в топке угля.

Саваттини завел друзей в каюту у подножия трапа, дальше всех от котельной. Здесь, ниже ватерлинии, не было ни света, ни свежего воздуха. Иллюминаторы задраены наглухо. Разместив на койках свои чемоданы, мужчины начали снимать пиджаки и галстуки, изнемогая от жары.

– Четыре человека в крошечной каюте.

– Все не так уж плохо. – Пикколо откинулся на койке.

За время, проведенное в «Уорт Миллс», мужчины сблизились. Делились информацией, хлебом, мылом для бритья. Этот необычный квартет часами обсуждал варианты дальнейших действий, хотя у них, арестантов, их попросту не было. Сейчас они чувствовали себя измотанными дорогой и неизвестностью. Вечер еще не наступил, но в тесной и нестерпимо душной каюте их клонило ко сну. По сути, это был единственный способ хоть на время отвлечься. Правда, Саваттини напомнил им, что от избытка сна мужчина раскисает. Проснулись они от крика конвоира:

– Капитан разрешил подняться на палубу.

Саваттини встал в дверях и оценивающе посмотрел на проход. Каюты были забиты заключенными. Если все одновременно выйдут в коридор, начнется давка. Саваттини громко объявил:

– Господа, начнем с каюты у котельной. Гальюн в конце прохода. Трап ведет на палубу. Давайте спокойно и по очереди.

– Есть, капитан, – выкрикнул кто-то из бритальянцев. Вокруг раздались смешки, но мужчины послушались Саваттини. Он остался стоять в дверях и смотрел, как мимо него проходят и старики, и совсем мальчишки.

– Теперь нам придется подниматься последними, – пожаловался Пикколо.

– Зато мы создаем себе хорошую репутацию. Поверь, она нам еще пригодится, – заверил его Саваттини.

– Эх, многое бы я отдал сейчас за чашечку горячего мазаватти[147], – вздохнул Антика. – Настоящего чая в настоящем английском фарфоре.

– Я бы лучше пива выпил. – Пикколо вытер пот с лица.

– Мать меня учила, что когда жарко, не думай о прохладном, вспоминай о чем-то горячем, и станет прохладнее, – сказал Антика.

– Давай-давай, – усмехнулся Саваттини, – помечтай.

– Приносят, значит, мне чай. Подкатывают тележку со сладостями, на ней гора выпечки и шоколада. Я беру серебряными щипцами обсыпанную сахаром булочку. Рядом в горшочке свежее масло, сбитое этим же утром. Закрываю глаза и вдыхаю пар от чашки с чаем. Мадагаскар. Шри-Ланка. Цейлон…

Антика собрался было продолжить фантазировать, но тут к ним в каюту зашел Мак-Викарс:

– Так-так-так, а вот и жители Вест-Энда Глазго!

– Мак-Викарс! Хитрый ты лис! – Антика встал поприветствовать давнего приятеля. – Как ты нас нашел?

– Увидел тебя в списке, – бодро сказал Мак-Викарс, но, оглядев тесную каюту, тут же сник. Ему пришлось сгорбиться, стоять во весь