И время остановилось - Кларисса Сабар

Антуан нежно приподнял ее за подбородок. Глядя ей в глаза, он прошептал самое нежное из обещаний:

– Вечность – это мы с тобой, мой ангел.

Аурелия на миг утонула в его глазах, таких темных и пылающих одновременно. Да что там вечность в сравнении с ее любовью к нему!

Очарование мига разрушил приближающийся топот. Антуан напрягся, готовый сражаться, обороняться. Но это примчалась Мари – раскрасневшаяся, со сверкающими глазами. В руке она победно сжимала письмо.

– Он возвращается! – выкрикнула она. – Готье возвращается!

Аурелия, позабыв о босых мокрых ногах, вскочила и кинулась к сестре, заражаясь безудержным счастьем.

– Правда?! – воскликнула она, чуть не поскользнувшись в траве. – Господи, Мари! Это же чудо!

Добрая весть вскоре подтвердилась. Прохладным октябрьским днем Готье прибыл на вокзал Шатору – тот самый, где пятью месяцами ранее бурно приветствовали маршала Петена. Муж Марселины, Нестор, тоже оказался в числе освобожденных пленных. Оба мужчины – у обоих на лицах печать жестоких условий содержания и изнурительного труда – вернулись в Шатийон под ликующие крики детей.

Белокурые локоны Мари подрагивали от волнения, она надела самое нарядное платье – встречать любимого мужа. А Луи, гордый как никогда, всем рассказывал, что его отец – герой и силач, который выжил в Германии. Готье не верил глазам: как же вымахал сынишка! Он оставил семилетнего малыша, а тут – рослый красавец-мальчуган, которому уже идет одиннадцатый.

В Ла-Шемольер Нестор тоже прослезился: после трех с половиной лет разлуки крошка Аннетт превратилась в чудную двенадцатилетнюю девочку. Волосы до талии, в голубых глазах светится ум. Узнав от Марселины о Дине, он не сказал ни слова против. Но хранить в доме оружие для партизан отказался наотрез. Почти каждую ночь Нестора будили кошмары, и теперь он мечтал лишь снова возделывать землю и наслаждаться семейной жизнью. Никто не посмел его упрекнуть.

Готье вернулся на почту – и без колебаний присоединился к Сопротивлению вместе с родными. Теперь он, в частности, перехватывал доносы. Людей, на которых писали кляузы, пытались предупредить и спрятать. А письма доставлялись по адресу – чтобы не выдать подполье.

Мари будто расцвела. Лицо вновь осветилось девичьей свежестью, от нее исходило самое настоящее сияние. У Аурелии порой сжималось сердце, особенно вечерами, когда она видела сестру с Готье: обнявшись, они читали в гостиной «Унесенных ветром». Как бы ей хотелось так же свободно и открыто любить Антуана! Но с тех пор, как он сделался связным между партизанскими отрядами, его отлучки участились. И Аурелия снова и снова изводилась – а вдруг его пристрелят где-то вдали от нее? Однако на рождественском ужине Антуан сидел рядом, и это было для нее лучшим подарком. Аурелия вновь поверила: пусть будущее туманно, пусть война сеет ужас – но та вечность, которую ей обещал Антуан, еще может стать явью.

32

Март 1944 г.

– У тебя все еще жар, – заметила Аурелия, войдя в спальню отца.

Леандр с досадой отмахнулся. Он, обычно никогда не болевший, вот уже пять дней маялся гриппом, прикованный к постели, хотя должен был ехать в Париж. Февральские морозы и дувший вторую неделю северный ветер вперемешку со снегом все же взяли свое и подкосили его крепкое здоровье.

– Ничего, еще дашь свои концерты, – попыталась утешить Аурелия. – Публика войдет в положение.

– Да я не о концертах печалюсь, – прохрипел Леандр. – Обещал же передать конверт для… сама знаешь для чего. Не поймут они.

Аурелия понимающе кивнула. Ей было прекрасно известно, что отец продолжает помогать парижскому подполью, когда наведывался в столицу. Сама она не была там с тех пор, как забрала Дину из квартиры на улице Ренн. Подумать только, прошло почти три года! Как же она скучала по довоенному Парижу – с шумными компаниями на террасах кафе, с танцами до упаду в монпарнасских кабаре, с беззаботным весельем и верой в завтрашний день! И вдруг, неожиданно для самой себя, она предложила:

– Давай я съезжу вместо тебя? Что-то потянуло на город посмотреть, развеяться.

С тех пор как директор школы урезал ей часы, она коротала дни за чтением и шитьем, но вскоре ей наскучило безделье. Снег и лютый холод отрезали дорогу к макизарам, и ей больше не удавалось наведываться к ним раз в две недели. Душа просила приключений и встряски.

Леандр только горестно вздохнул:

– Так и знал, что ты это предложишь. Лучше бы помалкивал.

– Ну что ты, папа. Буду предельно осторожна, только туда и обратно, чтобы ты не волновался.

Скрепя сердце отец согласился. Антуана тоже пришлось изрядно поуговаривать, но Аурелия твердо вознамерилась ехать и отступать не собиралась. Спрятав в подкладку чемодана пачку бланков удостоверений, 5 марта она тронулась в путь. Добравшись до вокзала Аустерлиц, протиснулась в забитый рабочими и солдатами вагон метро и направилась в сторону Оперы. До чего же странно было вновь очутиться в своей парижской квартире на Шоссе д’Антен! Будто зашла в гости в незнакомый дом. В отцовское жилье, где он бывал от силы раз в квартал, Аурелия вступила как в склеп: мебель укутана белыми саванами, всюду гулкая тишь. Обессилев с дороги, затянувшейся из-за угрозы вражеских бомбежек на лишних два часа, она едва доплелась до своей бывшей спальни, в одежде повалилась на кровать и тотчас уснула.

Впрочем, наутро, в субботу, было уже солнечно, и Аурелия бодро шагала по Люксембургскому саду. Царившее вокруг радостное оживление застало ее врасплох. Под деревьями и вдоль пруда, где дети пускали кораблики, прогуливались люди. Здание сената – за колючей проволокой – стерегли нацистские церберы, а карусели были забиты. Придав походке показную беспечность, Аурелия устремилась к хозяйке запряженных осликами тележек, выстроившихся вереницей вдоль берега. В последний раз мысленно повторив текст, который велел заучить отец, она поздоровалась, отдала семьдесят пять сантимов и непринужденно обронила:

– Похоже, прояснилось.

Собеседница Аурелии, закутанная в старенькое пальтишко, в шляпке клош, низко надвинутой на седую голову, прищурилась, пристально разглядывая гостью, и только потом ответила:

– Вряд ли, обещают грозу.

– Ничего, у меня добротный зонтик.

Торопливо обведя взглядом округу, женщина поманила Аурелию за собой, за самую высокую повозку. Аурелия, в свою очередь, достала конверт, который был спрятан между страницами купленной накануне за два с полтиной франка коллаборационистской газетенки Je suis partout, и передала хозяйке осликов.

– Спасибо, – прошептала та. – Это нам очень поможет. А теперь бегите скорее, пока нас не заметили.

Аурелия торопливо зашагала прочь и, едва завернув в безлюдную аллею, налетела на щеголеватого немецкого офицера, который прогуливался под ручку с разодетой в пух и прах блондинкой в роскошной меховой накидке. Сердце бешено заколотилось, и Аурелия принялась сбивчиво извиняться, но офицер одарил ее обворожительной улыбкой и заверил, что есть вещи и похуже, чем оказаться в объятиях столь очаровательной фройляйн.

Выбравшись из сада, Аурелия швырнула газету в урну и заставила себя сбавить шаг, решив напоследок как следует надышаться парижским воздухом перед возвращением в Берри. Она миновала улицу Турнон, улицу Сены, прогулялась по набережной Малаке и не спеша двинулась к Лувру и Опере. Сердце щемило от вида изуродованного войной города: повсюду вражеские солдаты, нацистские флаги, транспорта почти не видно, а прохожие понуро бредут мимо, опустив глаза, лишь бы не привлекать к себе внимания.

Вернувшись домой, Аурелия с удивлением обнаружила под дверью конверт без адреса. Странно… Может быть, это ошибка? Снедаемая любопытством, девушка вскрыла его – и похолодела. Внутри лежал снимок, на котором ее сестра Мари в роскошном вечернем туалете, улыбаясь, позировала рядом с рослым светловолосым офицером. Тот обнимал ее за талию и смотрел ясным, лучистым взглядом. На обороте фотографии красовалась надпись на немецком: Meine wunderschöne Marie.

С глухим стоном Аурелия выронила карточку. Мари – и бош? Немыслимо! И тут в памяти всплыл подслушанный год назад негромкий разговор сестры с отцом. Дрожащий голос Мари, ее страх перед переводом во Францию некоего… Как там его? Вольфа? Нет, Рольфа. Аурелия наклонилась, подняла фото, вгляделась пристальнее. До чего же юной и беспечной выглядит сестра! Что же с ней произошло… Нет, определенно им давно пора поговорить.

Часы пробили полдень. Спохватившись, что рискует опоздать на поезд, Аурелия спрятала снимок в чемодан. От внезапной догадки ее