Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Он подошёл к театральной кассе и наудачу спросил:

– У вас есть билеты на "Три сестры"?

Интеллигентная пожилая дама с высокой пышной причёской глянула на него из своего окошка, снисходительно улыбнулась и, слегка грассируя, произнесла:

– "Три сестры" в этом месяце уже не пойдут. Но вам, дорогой товарищ, невероятно повезло: как будто специально для вас у меня случайно остались два билета на "Марию Стюарт". На пятницу. Очень рекомендую. Одна из наших последних премьер. Успех ошеломляющий!..

– Не люблю Шиллера, – с сожалением признался Богомолов. – Напыщенный, фальшивый какой-то… К тому же немец… Спасибо большое, но я всё-таки Чехова предпочитаю.

– Что?!.. – казалось, мхатовскую кассиршу хватит удар. – Фальшивый немец?!.. Ну, знаете ли!.. Слов не хватает… Честное слово!.. Перевод Пастернака!.. Алла Константиновна в главной роли!.. Я, дура, решила: культурный, интеллигентный человек!.. Хотела приятное сделать, а вы!.. Вы!.. Фальшивый русский – вот вы кто!.. Для вас нет ничего святого!.. Стыдитесь!.. Нет!.. Я не могу!..

Алексею Ивановичу и впрямь стало так стыдно, что он тут же достал кошелёк:

– Сколько я вам должен?

– Ничего вы мне не должны!.. Ничего!.. – чем дальше, тем градус возмущения мхатовской дамы поднимался всё выше и выше.

– Я имею в виду билеты.

– Что?!..

– Сколько я вам должен за два билета на "Марию Стюарт"?

Внезапная перемена в настроении "фальшивого русского" стала для кассирши настолько неожиданной, что она поначалу чуть язык не проглотила, но быстро справилась со своим удивлением. Её белое напудренное лицо приняло надменное выражение, она гордо вскинула пышную седую голову и произнесла сквозь зубы:

– На "Марию Стюарт" все билеты проданы!.. Вот вам!.. – она едва удержалась, чтобы не показать Богомолову язык. Или кукиш.

– Пожалуйста, простите меня, – Алексей Иванович даже покраснел от стыда. – Ляпнул, не подумавши. Просто расстроился очень, что не смогу на "Три сестры" попасть. Дело в том, что я уже видел этот спектакль… перед самой войной… В апреле сорок первого… Мы с женой вместе смотрели. Ну, а потом… Я с того вечера… больше в театре ни разу не был. Да, да… Не удивляйтесь… Сначала война, потом… Впрочем, долго рассказывать… А сейчас я живу в такой глуши, куда театр никогда не приезжал и, я думаю, уже не приедет. Поэтому сегодня… Когда увидел афишу, так опять в дом к Прозоровым потянуло!.. Поверьте, я правду говорю… Не сердитесь…

Дама в окошке отвела взгляд.

– Пятьдесят рублей, – отдавая Богомолову билеты, тихо прибавила. – Я вам верю и совершенно не сержусь. Желаю вам с женой приятного просмотра.

– Спасибо, – ответил Алексей Иванович, пряча билеты в карман. – Только жена моя в первый день войны погибла… На станции во время первой бомбёжки… Поэтому на спектакль я не с ней, с товарищем пойду. Всего вам доброго, – повернулся и пошёл к выходу.

Мхатовская дама почти наполовину высунулась из своего окошка, чтобы посмотреть ему вслед. В глазах её стояли слёзы.

По улице Горького проезжали редкие машины. Вечернее солнце ярко горело на рубиновых гранях кремлёвских звёзд, оранжево отражалось в окнах домов.

На Центральном телеграфе было безлюдно… Богомолов подошёл к окошку, на прозрачном стекле которого было написано: "Выдача корреспонденции до востребования". И чуть ниже: "А – Д". За ним сидела очаровательная коротко стриженная девчушка и коротенькой пилочкой полировала маленькие остренькие ноготки. Алексей Иванович протянул ей свой тёмно-зелёный паспорт. Она лениво взглянула на его первую страничку, ловкими пальчиками быстренько перебрала в продолговатом ящике ряд конвертов и почтовых извещений и небрежно хмыкнула.

– Пишут.

– Простите, что вы? – не понял Алексей Иванович.

– Пишут! – повторила девчушка и раздражённо прибавила. – Чего непонятного?

И вновь принялась полировать ноготки.

– Простите, девушка…

– Я вам не девушка! – отрезала та.

– А кто же вы?.. Гражданка, товарищ?..

Никакой реакции.

– Скажите, милая…

– Что вы ко мне привязались?! – обозлилась девчушка. – Никакая я не гражданка и не товарищ!.. Тем более вовсе не милая!..

– Это я вижу, – с сожалением кивнул Алексей Иванович. – Извините.

– Слушай ты, хрен моржовый!.. – и куда только делось девичье очарование? – Я сейчас милицию позову, и ты у меня в КПЗ будешь блох давить!..

Богомолов стало не интересно слушать, какое будущее его ожидает. Он отошёл к другому окошку, на котором было написано "Р – Т". Тут за стеклом сидела пожилая усталая женщина и вязала детский свитер.

– Простите меня, ради Бога, – подчёркнуто вежливо обратился к ней Алексей Иванович. – Мне нужно оставить записку на фамилию "Троицкий". Скажите, как мне это сделать?

– Напиши письмо "до востребования" и в почтовый ящик опусти, – не отрываясь от своего занятия и не поднимая глаз, ответила женщина.

– А без почтового ящика никак нельзя?

– Нельзя, – спицы мелькали в её руках. Как маленькие сверкающие молнии.

– А конверт с маркой можно у вас купить?

– Тридцать копеек, – перед Богомоловым за стеклянным окошком сидела вязальная машина. Не человек.

Купив, на всякий случай, сразу пять конвертов и стопку почтовой бумаги, Алексей Иванович сел за стол и тут же, на Центральном телеграфе, стал писать письмо, которое собирался адресовать своему племяннику. Опять же на Центральный телеграф.

"Дорогой Павел! Ты, наверное, удивишься, но я сейчас нахожусь в Москве и, вероятно, пробуду здесь некоторое время. Как только получишь эту мою писульку, тоже напиши мне "до востребования" с указанием адреса или телефона, где бы я мог тебя найти. Даст Бог, встретимся и уж тогда переговорим обо всём. Обнимаю тебя. Алексей Богомолов."

Он написал адрес, вложил листок в конверт и уже собирался заклеить его, как вдруг услышал над собой чуть надтреснутый до боли знакомый голос.

– Богомолов?.. Ты?!..

Алексей Иванович поднял голову.

– Наташа?.. – он медленно встал и почему-то отступил назад.

В двух шагах от него, на расстоянии вытянутой руки, стояла его спасительница, его фронтовая любовь, которую он так и не смог разыскать после войны и о которой в последнее время вспоминал всё реже и реже.

Да, это была она – Наталья Григорьевна Большакова!..

– Ты смотри – узнал!.. Это хорошо. Значит, не слишком я… изменилась?..

– Не слишком… Нет… – с трудом даже не сказал, а вытолкнул из себя эти три слова Алексей.

После этого они мучительно долго молчали: не знали о чём говорить. Просто смотрели друг на друга не отрываясь.

– Как живёшь, Богомолов? – первой нарушила молчание Наталья.

– Нормально живу, – Алексей никак не мог прийти в себя. – А вы?..

– Что это с тобой?.. Мы, помнится, на "ты" были?..

– Извини… Давно не виделись… Отвык…

– Да, давненько… тринадцать лет уже…

– Неужели тринадцать?

– А ты посчитай.

– В самом деле… Тринадцать… с хвостиком.

– Что-что?..

– С "хвостиком", говорю… Тринадцать с лишком…

– "С лишком"?.. Ну да, мы с тобой, кажется, в апреле расстались?..

– Шестого.

– Ишь ты!.. Даже число запомнил?

Он согласно кивнул и вдруг почувствовал знакомую боль в груди. Отвёл глаза.

– Я, Наташа, всё помню.

– Как сердчишко? – от неё не ускользнула лёгкая тень, пробежавшая по лицу Алексея. – Не безпокоит?

– По-разному… Но в целом… грех жаловаться…

– Надолго в Москву?

– Не знаю. Как дела сложатся. Хотелось бы назад поскорее.

– Тебя дома кто-то ждёт?

– Хотелось бы думать – да.

– Ох, темнишь, Богомолов… Ох, темнишь!.. Ты раньше этим вроде не отличался.

– Да я и сейчас… "не отличаюсь"…

И вдруг, сам того не ожидая, задал ей самый главный вопрос, который не давал ему покоя все эти тринадцать с хвостиком лет.

– Скажи, Наташа, ведь ты письмо моё получила?

– Какое письмо? – удивилась она.

– Ну вот, теперь ты темнишь, Наталья Григорьевна!.. Если бы ты его не получила, то как бы узнала, что я не в Москве живу?

– Скажи-ка!.. Из тебя, Богомолов, мог бы отличный сыщик получиться! – рассмеялась Большакова. – Ну, получила. Что из того?

– Почему не ответила?

– Долго рассказывать.

– А я никуда не спешу… Впрочем, если ты торопишься, я не настаиваю.

– Я?.. Да нет… Торопиться мне, Богомолов, тоже некуда.

– Вот и отлично. Присядь, давай поговорим. Столько лет мы с тобой не разговаривали.

Она немного помедлила… Потом решительно сказала, глядя ему прямо в глаза.

– Я в двух шагах отсюда живу, пошли ко мне. Чайку попьём… Всё-таки дома лучше, чем на телеграфе, прошлое вспоминать. Согласен?..

– Пошли, – Алексей был согласен на всё.

Он опустил в напольный почтовый ящик своё послание племяннику. Наталья Григорьевна взяла его под руку, и они вышли на улицу Горького. В дверях телеграфа Богомолов лицом к лицу столкнулся с высоким худым человеком, который галантно уступил им дорогу. Не знал Алексей Иванович, что перед ним был тот, кого он так хотел увидеть – Павел Петрович Троицкий. Последний раз он видел своего племянника, когда тот был ещё ребёнком, и, само собой, не мог признать в измученном старике бойкого, розовощёкого мальчишку.