Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пошли, – Алексей был согласен на всё.
Он опустил в напольный почтовый ящик своё послание племяннику. Наталья Григорьевна взяла его под руку, и они вышли на улицу Горького. В дверях телеграфа Богомолов лицом к лицу столкнулся с высоким худым человеком, который галантно уступил им дорогу. Не знал Алексей Иванович, что перед ним был тот, кого он так хотел увидеть – Павел Петрович Троицкий. Последний раз он видел своего племянника, когда тот был ещё ребёнком, и, само собой, не мог признать в измученном старике бойкого, розовощёкого мальчишку.
Им предстояло встретиться гораздо позже, а пока они разошлись.
Вечер ещё не наступил, но уличные фонари уже зажглись, и на небе в густой синеве одиноко висело белое пушистое облачко, очень похожее на ангорского кота.
21
Отставной комбриг Троицкий на секунду задержался в дверях телеграфа, пропуская выходившую на улицу пожилую пару. В это мгновение он, конечно, не мог предположить, что этот мужчина с окладистой седой бородой только что опустил в огромный напольный почтовый ящик, что стоял при входе в операционный зал телеграфа, письмо, адресованное ему «до востребования». Ещё менее он мог подумать, что через два месяца им предстоит новая встреча, но уже совершенно при других обстоятельствах. А сейчас… Сейчас они даже не взглянули друг на друга.
Павел Петрович подошёл к окошку, за которым сидела пожилая женщина со спицами в руках. С каждой секундой свитер в её руках увеличивался в своих размерах, и, видимо, именно это придавало ей ещё больший азарт: спицы порхали в её руках, не замирая ни на секунду. Троицкий протянул ей в окошко свой военный билет. Она с сожалением оторвалась от своего занятия.
– Удостоверение откройте.
Павел Петрович послушно исполнил приказание.
Отложив свитер на колени, женщина коротко взглянула на первую страничку документа, достала продолговатую коробку, ловким движением одной руки в мгновение ока перебрала длинный ряд писем и квитанций, затем вернула коробку на место и вновь принялась за работу, так некстати и не во время прерванную.
– Ну, что? – спросил Троицкий.
– Не видите разве? – вопросом на вопрос ответила, не поднимая глаз, женщина. – Нету для вас ничего. Нету!..
Троицкий поблагодарил и, огорчённый, пошёл к выходу. Будет страшно обидно, если письмо его, посланное из Дальногорска, до Богомолова не дошло. Конечно, наша почта – лучшая в мире, но и у неё случаются сбои в работе. Что поделаешь?.. Надо надеяться и ждать.
Автандил поджидал его возле машины. После вчерашней встречи с Семёном Окунем и страшного фантастического известия об отце он сильно изменился. Куда подевалась его многоречивость, весёлая безшабашность? Он был угрюм, строг и, казалось, погружён в самого себя.
– Как успехи, товарищ генерал?
– Пишут, как бывало отвечал зэку начальник лагеря, пряча в свой стол ещё недочитанное письмо, адресованное заключённому. Пишут. А если серьёзно, то… поторопился я. Даже если Алексей Иванович мне сразу ответил, не успело ещё письмо придти, – он мысленно прикинул срок. – Не раньше, чем через два-три дня ответа стоит ждать.
– Куда теперь?
– В Сокольники, Авто. Думаю, Николаша меня совсем заждался и уже всякую надежду потерял…
Ещё утром из дома Гамреклидзе он дозвонился Николаю Москалёву. Это удивительно, но телефонный номер закадычного друга не изменился с довоенных времён, чего Троицкий боялся больше всего. Голос у Николаши, как показалось Павлу Петровичу, был напряжён и звучал как-то не слишком радостно. Но говорили они всего полминуты, и это, действительно, могло только лишь показаться. Они условились встретиться после обеда. Сейчас была уже половина пятого, так что на месте они могли оказаться не раньше пяти.
Он сел на переднее сиденье, и они тронулись. Автандил молчал, и Павел Петрович был ему благодарен за это: хотелось привести в порядок свои мысли и впечатления уходящего дня.
Утро началось не слишком радостно. Разбудила его Екатерина и сообщила, что ночью отцу было очень плохо – сердце! – и сейчас он лежит и просит дорогих гостей извинить его. Тёзка Будённого был мрачен и не очень расположен к общению с кем бы то ни было.
Автандил приехал к девяти часам. Они быстро позавтракали на кухне и первым делом заехали в гостиницу: Павел Петрович хотел переодеться. День обещал быть солнечным, тёплым, и он справедливо опасался, что в тёплом колючем свитере ему будет жарко. Лариса Михайловна сидела на рабочем месте и всем своим величественным видом демонстрировала оскорблённую добродетель. Глаза её сверкали. Она гневно осуждала такое нетактичное, такое безжалостное поведение постояльца. На пожелание Троицкого "доброго утра" она съязвила, что "утро не такое уж доброе" и что она "не ждала товарища генерала так рано". При этом великодушно прибавила, что "он, конечно, не маленький и может сам распоряжаться своей судьбой". От этого глубокомысленного пожелания Павел Петрович внутренне съёжился, но предпочёл благоразумно промолчать.
От гарнизонной гостиницы они отправились на Чистые пруды к дому, где когда-то давно, совсем в другой жизни, квартировала счастливая семья товарища Троицкого.
С замирающим сердцем бывший комбриг вошёл в арку, повернул направо и оказался перед такой знакомой и такой чужой ему теперь дверью своего бывшего подъезда. Поднялся на пятый этаж. Вот из этой квартиры под номером сорок восемь ноябрьским вечером тридцать восьмого года они вышли вместе с Зиночкой и поехали в Большой на "Спящую красавицу". Она надела новое платье, которое специально сшила у знакомой портнихи в ателье Дома Актёра, потому что живот её начал округляться, и старые наряды могли изуродовать её стройную фигурку. В этом новом платье она была необыкновенно хороша, и, как маленькая девочка, радовалась тому, что "совсем не заметно", и без конца спрашивала мужа: "Правда, здорово?.. Ты меня не обманываешь?.. Я на бабу с чайника ведь совсем не похожа?.. Ну, скажи!" А он счастливый, гордый, только улыбался в ответ и целовал её раскрасневшиеся щёки.
Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, он нажал на кнопку звонка, и сам испугался. За дверью послышались шаркающие шаги, и женский голос недовольно проскрипел.
– Опять ключи забыл?
Дверь открылась, и Троицкий увидел уплывавшего от него прочь по коридору цветастого павлина, распушившего свой фантастический хвост на спине полной высокой дамы в длинном до полу халате. На голове её блестели ряды металлических бигуди, обнажая розовую кожу под прядками жиденьких, реденьких волос. Не зная, как иначе привлечь её внимание, Павел Петрович громко кашлянул. Способ, конечно, не очень оригинальный, но дама вздрогнула и обернулась.
– Тебе кто тут нужен? – в глазах её промелькнул испуг. – Виктор Николаевич вышел на минуту… За пивом… Счас вернётся… Учти!..
– Да я, собственно, не к Виктору Николаевичу, – более дурацкое положение трудно было придумать.
– Так значит вы… ко мне? – и вдруг погрозила Павлу Петровичу пухлым наманикюренным пальчиком, потом попыталась закричать, но вышло это у неё не очень убедительно. – Не подходи!.. Я буду защищаться!.. Я милицию позову!.. Помогите! – тоненько пропищала она.
– Подождите!.. Вы меня не поняли… Я совсем не тот, за кого вы меня принимаете… Я не грабитель!.. – нужные слова, как нарочно, напрочь вылетели из его головы. – Поверьте, вы ошибаетесь!..
– Граждане-товарищи!.. Караул!.. Убивают!.. – голос у неё, наконец, прорезался, и теперь дама в халате вопила изо всех сил, что было мочи, не останавливаясь. – На помощь!.. Товарищи-граждане!..
– Ты чего орёшь? – за спиной Павла Петровича рявкнул густой мощный бас. Истошные вопли женщины заглушили всё вокруг, и он не слышал, как на пятом этаже хлопнула дверь лифта. Крепко сбитый, коренастый здоровяк оказался с ним рядом.
– Витюша! Это – бандит!.. Звони 02!..Ты в его зенки глянь!.. Убийца! – страх в присутствии мужа у неё прошёл, и теперь она испытывала жгучее наслаждение оттого, что могла изображать жертву маньяка-убийцы. Какой талант пропадает!
– Элька!.. Заткнись!..
Одного этого возгласа оказалось достаточно, чтобы дама мгновенно стихла.
– Товарищ, ты ко мне? – заметно было, что Виктор Николаевич не очень хорошо себя чувствует. Три бутылки пива и чекушка "Московской", нахально вылезавшие из ячеек авоськи, откровенней любого врачебного диагноза говорили о том, какой недуг поразил его сегодня с самого утра.
Троицкий понял: ничего путного в присутствии Эльки он объяснить не сумеет и согласно кивнул.
– К вам, Виктор Николаевич… К вам.
– Витюша!.. Он врёт!.. Только что сам мне сказал…
– Тебе что было сказано, дура? – Элькин муж не терпел возражений. – А ну, брысь на кухню, и чтобы я тебя до самого вечера не видал!
Разобиженная дама поджала губки.
– Сам дурак!.. Увидишь!.. Этот уголовник тебя так облапошит…
Она не успела договорить. Звонкий тяжёлый шлепок сотряс её необъятный зад и гулким эхом отозвался под сводами второго подъезда. Она вскрикнула и быстро ретировалась. Дважды повторять ей было не нужно.
