Отрок. Богам — божье, людям — людское - Евгений Красницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты кто такой, чтобы решать? — тут же отозвались из толпы.
Дорофей сразу не нашелся, что ответить, и Мишка пришел ему на помощь, негромко подсказав:
— Утром воевода придет и спросит…
Реакция Дорофея была мгновенной:
— А вы подумайте, честные мужи! Утром воевода Корней придет, узнает, что мы укрываем вора, пролившего кровь его человека, и что тогда будет? Сколько мы еще из-за этого поганца дерьмо хлебать должны?
Снова, вместо ответа, неразборчивый говор, и снова Мишка негромко подсказал Дорофею:
— Спроси: кто против выдачи?
— Ну, кто против того, чтобы Клеща головой выдать? — снова заорал Дорофей. — Подай-ка голос!
— Да все против! — тут же отозвался кто-то из заднего ряда. — Где это видано, чтобы…
Защитную речь прервал звук оплеухи и комментарий:
— Поговори у меня еще за всех, угребище!
— Нету против! — объявил Дорофей. — Все согласны!
Снова неразборчивый говор, но сквозь него прорвались отдельные голоса:
— А и правильно!
— Ну! Сколько еще терпеть эту паскуду?
— Верно! Вот, к примеру, в прошлом году…
Продолжения дискуссии Мишка ждать не стал:
— Урядник Степан!
— Здесь, господин сотник!
— В кнуты его! — Мишка указал на Семку Клеща. — Не жалеть!
Может быть на Княжьем погосте и слышали о том, как ратнинцы умеют управляться с кнутами, может быть даже знали о вплетенных в кончики кнутов железных жалах, но в деле, скорее всего, этого оружия не видали. Когда от корчащегося на земле и по-свинячьи визжащего Семки-Клеща, в погостных ратников полетели, вперемешку с кровавыми брызгами, обломки кольчужных колец, мужики дружно перекосились рожами и попятились.
Долго Клещу мучиться не довелось — пять жал, попеременно бьющих в него со скоростью пистолетной пули, быстро сделали свое дело. Визг перешел в хрип, тело несколько раз дернулось и замерло, не реагируя на удары.
Слово «хватит» произнес, почему-то, не Степан, а его подчиненный — младший урядник второго десятка Федор. Сам же Степан, глядя на Мишку совершенно дурными глазами, невпопад пробормотал заплетающимся языком:
— Рад стараться, господин сотник.
«Не адекватен. Впрочем, и не удивительно — он еще там, в складе, истерил, а теперь-то… надо его чем-нибудь с градусами напоить и пусть спать отправляется. Попортила мне Настена ребят, из добрых побуждений, но попортила…».
Мишка сидел в горнице боярской усадьбы — в той самой, в которой в апреле боярин Федор принимал Корнея с внуком по пути из Турова. Сидел за столом, на месте хозяина и, пользуясь тем, что его никто не видит, разминал левую руку.
«Ох и отзовутся вам, сэр, эти травмы годков через тридцать, намаетесь… если доживете».
Горница была изрядно загажена незваными гостями, а стол являл собой немое свидетельство долгой, обильной, но плохо организованной пьянки. Три девки, которых отроки обнаружили в доме — запуганные, избитые и не по разу изнасилованные ляхами — явно не относились к числу боярской прислуги и нормально обеспечить смену блюд, напитков и приличный вид стола не могли, а может и не до того было. Требовать с них чего-то еще было бы сущим садизмом, поэтому порядок в горнице пришлось, на скорую руку, наводить отрокам. Антон, с лицом в запекшейся крови и распухшими губами, сунулся было помогать, но Мишка пожалел его и отпустил отдыхать.
Для услуг были оставлены два брата-близнеца из десятка Якова, Елисей и Елизар, кудрявые, золотоволосые юнцы, прямо-таки неприлично-ангельской внешности, которую не портили даже признаки периода полового созревания — на задуманный Мишкой спектакль должна была работать любая мелочь, даже внешность отроков.
Мишка, в очередной раз, нетерпеливо глянул на дверь — гонец к деду был уже отправлен, и времени для проведения «мероприятия» оставалось мало. Словно отзываясь на его нетерпение, дверь отворилась и в горницу просунулся то ли Елисей, то ли Елизар (различать их умели, наверно, только родители).
— Господин сотник, привели!
— Зайди-ка! — Мишка подождал, когда отрок затворит за собой дверь и спросил:
— Сколько?
— Трое, один из Хуторов, еще двое из лесных селищ… ну, и этот тоже.
Мишка кивнул. «Этот тоже» был погостным писарем, которого ратник Дорофей поименовал изящным прозванием Буська-Грызло.
— Так, слушай внимательно. Узнай имена всех троих, и названия их селищ. Пригласишь войти с честью: поклонишься и пропустишь впереди себя.
— Да понимаю я вежество… — попытался прервать инструктаж то ли Елисей, то ли Елизар.
— Не перебивай! — негромко прикрикнул на него Мишка. — Когда войдете, назовешь им сначала меня, потом Дорофея, и только потом их: честной муж такой-то, оттуда-то. Обносить за столом будешь по старшинству — сначала их, потом Дорофея, потом кувшин поставишь, а потом уже мне нальешь. Так же и с едой. Понял?
— Но ты же сотник, а они…
— Для них я не сотник, а старших уважать надо! Брату скажи, чтобы так же делал, и в разговор не встревать ни под каким видом!
— Да что ж я не понимаю?!
— Исполнять!
— Слушаюсь, господин сотник!
Как только утряслись дела на боярском подворье, Мишка велел Якову отправляться вместе с Дорофеем выпустить запертых в амбарах пленников и привести к нему по одному человеку от каждого селища. Вместо двоих, против Мишкиного ожидания (ведь отрядов ляхов было два), привели троих, видимо Хутора были захвачены еще до Княжьего погоста.
Вид у пленников был весьма потрепанным, если не сказать больше. У одного голова была перевязана тряпкой с проступившим кровавым пятном, другой, тощий и длинный, как жердь, сильно хромал, у третьего, испятнанная кровью рубаха была разодрана от ворота почти до подола, а кисть левой руки сильно опухла. Все были не чесаны, перепачканы и явно не понимали смысла происходящего. Всем было, судя по виду, за сорок (Мишка велел выбрать мужей посолиднее, а стариков в плен, как известно, не берут), и все трое выглядели сущими бродягами на фоне Дорофея, неизвестно когда умудрившегося сменить доспех на ярко расшитую рубаху из беленого полотна.
Один из освобожденных пленников, тот, что с перевязанной головой, поднял руку для крестного знамения, замер, не обнаружив в красном углу иконы, но все-таки перекрестился, двое других пошарили глазами по горнице, щурясь на горящие свечи, и вопросительно уставились на поднявшегося из-за стола мальчишку в доспехе.
Мишка, прошелестев бармицей, уложил шлем на сгиб левой руки и отвесил вошедшим церемонный поклон, получив в ответ кивки головой (большего мальчишке не положено), требовательно глянул на Елисея (или, все-таки, на Елизара?). Тот, указав на Мишку протянутой рукой, оттарабанил:
— Сотник младшей дружины воеводы Погорынского боярич Михаил из Михайлова городка!
Мишка снова поклонился, но уже в полпоклона, а в ответ получил удивленно-заинтересованные взгляды.
— Ратник Дорофей из Княжьего погоста!
Это представление особого интереса не вызвало, возможно, Дорофея знали и раньше.
— Честной муж Прокопий из Хуторов!
«Понятно: откуда же еще быть христианину, не из лесного же селища?»
— Честной муж Брезг[38] из Малой Шеломани[39]!
«Интересно: если есть Малая Шеломань, то может быть имеется и Большая?»
— Честной муж Треска[40] из Уньцева Увоза[41]!
«Вот уж точно Треска — тощий, длинный…».
Мишка, соблюдая «политес» пригласил пленников и Дорофея за стол, сам сел, хоть и во главе стола, но после всех. Елисей, строго соблюдая Мишкину инструкцию налил в чарки мед… и тут, все-таки, обнаружилось упущение: Треска попросил воды, а ее-то в горнице и не оказалось. Братья Елисей и Елизар на секунду растерялись, потом один бросился прочь из горницы, а второй вопросительно уставился на своего сотника.
— Может быть квасу? — вежливо осведомился Мишка.
— Не-а! — Треска отрицательно повертел головой. — Не умеют тут настоящий квас делать!
«Туды тебя, не успел освободиться, уже капризничаешь! Стоп, сэр Майкл! Все верно! Если мальчишка уселся во главе стола, да еще сотником величается, его хоть как-то на место надо поставить, хотя бы и капризами».
Когда пленники, поочередно, напились из принесенного ковша, Мишка, памятуя, что разговор о деле сразу начинать нельзя, сделал широкий жест над столом и вежливым тоном предложил:
— Угощайтесь, уважаемые, погреба боярские обширны, ляхи все выгрести не успели.
Не удостоив Мишку даже взглядом, мужики приняли по чарке и потянулись к закуске, сотнику младшей дружины, пришлось оставить свою чарку нетронутой — всем своим видом взрослые, присутствующие за столом, показали, что его присоединиться к возлиянию не приглашают.
— И откуда только этих ляхов принесло? — Прокопий тяжко вздохнул. — Свалились, как снег на голову. Это ж дорогу и место знать надо, так-то просто нас не найдешь.
