Волшебники - Лев Гроссман

Квентина, наблюдавшего за ними, снедала ревность. Слава богу, что это Пенни — будь на его месте кто-то другой, Квентин совсем бы извелся. Они с Джошем в это время пили пиво, жевали вкусное и смотрели кабельные каналы на плоском экране размером с бильярдный стол. В Брекбиллсе и манхэттенской квартире телевизоров не было, и Квентин наслаждался вкусом экзотического запретного плода.

Часов в пять Элиот позвал их смотреть звездное шоу Пенни.

— Как там Буффало?

— Как видение апокалипсиса. Охотничьи ножи купили. И парки.

Втроем с Элиотом они вышли на задний двор. Видя его счастливым, взволнованным и умеренно трезвым, Квентин укреплялся в мнении, что они на верном пути, что все сломанное еще можно наладить. По дороге он вытащил из шкафа шарф и русскую шапку-ушанку.

Красное угрюмое солнце садилось за Адирондакские горы. Все собрались на газоне, полого сходящем к голым декоративным липам. Пенни смотрел из-под руки на деревья, Элис большими шагами отмеривала расстояние. Трусцой подбежав к Пенни, она пошепталась с ним и возобновила свое занятие. Дженет, стоящая рядом с Ричардом, выглядела прелестно в розовой парке и вязаной шапочке.

— Всем отойти подальше! — закричал Пенни.

— Куда уж дальше-то. — Джош, сидя на полуразрушенной мраморной балюстраде, которую непонятно зачем втюхал сюда дизайнер, хлебнул шнапса и передал Элиоту бутылку.

— Тогда оставайтесь на месте. Алле-оп!

Элис, как ассистентка фокусника, поставила пустую винную бутылку на карточный столик в дальнем конце газона и отошла.

Не сводя глаз с бутылки, Пенни выговорил цепочку односложных слов, взмахнул рукой, и в цель полетели три серых предмета. Два пронеслись мимо, но третий начисто срезал с бутылки горлышко.

— Волшебные снаряды, — с ухмылкой объявил Пенни под скупые аплодисменты.

— Ни фига себе! — заорал Джош. — Прямо из «Подземелий и драконов»![41]

— Мы исходили из приведенных там заклинаний, — подтвердил Пенни. — В этих книжках много полезного.

Это же темная магия, думал Квентин — почему все молчат? Видит бог, он не пуританин, но эти чары предназначены для нанесения ран. Их группа перешла уже все мыслимые границы. Будет совсем скверно, если им придется метать эти снаряды на самом деле.

— Надеюсь, они нам все-таки не понадобятся, — сказал он вслух.

— Да брось, Квентин. Мы ж не нарываемся — надо просто быть готовым на всякий случай. — Джоша переполняли эмоции. — «Подземелья и драконы», так твою мать!

Элис убрала столик — теперь между Пенни и липами не было ничего. Солнце почти закатилось. У всех прохудились носы и покраснели уши, но Пенни, точно не чувствуя холода, стоял в той же майке и спортивных штанах. Квентин успел привыкнуть к фоновому шуму Манхэттена, и в Брекбиллсе тоже кто-то вечно орал, что-то падало, сдувалось и надувалось. Здесь, не считая сварливых жалоб ветра, наблюдался полный звуковой вакуум. Мир перевели на немой режим.

Квентин опустил и завязал уши меховой шапки.

— Если не получится… — начал Пенни.

— Давай уже, холодно! — перебила Дженет.

Пенни присел на одно колено, плюнул и замахнулся сразу двумя руками, что совсем не вязалось с его обычно сдержанным стилем. Когда в его сложенных ладонях загорелся лиловый свет, сделавший видимыми фаланговые косточки пальцев, Пенни выкрикнул что-то и сделал бросок.

Плотная оранжевая искра, выскочив из его пальцев, полетела над самой травой. Сначала она казалась до смешного безобидной, наподобие светлячка, но потом стала расти и превратилась в заряд величиной с пляжный мяч. Огненная сфера плыла, медленно вращаясь и населяя лужайку тенями. Квентин ощутил на лице ее жар. Липа, в которую она угодила, вспыхнула разом. Огонь взвился до небес и погас.

— Огненный шар, — без надобности объявил Пенни.

Дерево продолжало пылать, искры летели высоко в вечернее небо. Дженет вопила, прыгала и хлопала, как лидер группы поддержки. Пенни с легкой улыбкой отвесил сценический поклон.

Они прожили на ферме несколько дней — бездельничали, жарили что-то на заднем дворе, выпили все хорошие вина, перерыли все диски, принимали ванны и не мыли их за собой. После всей спешки и лихорадочной подготовки они просто тянули время, ожидая чего-то, что подтолкнуло бы их. Волнение скрывало ужас, который испытывали все как один. Квентин, думая о счастье, которое ждет его в Филлори, чувствовал себя почти недостойным его. Неготовым. Эмбер и Амбер никогда бы не позвали в свой мир такого, как он.

Элис выработала в себе шестое чувство и скрывалась, как только он оказывался рядом. Иногда он видел ее в окно или засекал ее поднимающиеся по лестнице ноги. Словно игра, в которой другие тоже участвовали. Когда ему все-таки случалось ее подловить — на кухне, где она болтала с Джошем, сидя на стойке, или в столовой, где она корпела над книжками с Пенни, — он не осмеливался войти. Это значило бы играть против правил. Видеть ее, такую близкую и в то же время далекую, было все равно что заглядывать в дверь иной вселенной, тропического рая, где он жил раньше и откуда его изгнали. Каждый вечер он оставлял под дверью ее спальни цветы.

О том, что происходило наверху, он мог вообще не узнать — хотя в этом случае вся группа, пожалуй, застряла бы здесь навеки. Как-то ночью он засиделся за картами с Джошем и Элиотом. Любая карточная игра между магами очень быстро переходила в состязание на то, кто лучше смошенничает, и на каждой сдаче против парочки флэшей выходили четыре туза. Квентину понемножку делалось легче. Они пили граппу. Тугой узел стыда и раскаяния, завязавшийся в нем после той ночи, потихоньку развязывался — во всяком случае, заживал. Ситуация уже не казалась ему такой безысходной. У них с Элис было столько хорошего — неужели они не смогут это преодолеть?

Пора уже, наверно, поговорить с ней, сделать так, чтобы она поняла. Он знает, что она хотела бы этого. Он очень виноват, но пора уже двигаться дальше. Что и требовалось доказать. Выстроить какую-то перспективу. Она, возможно, только и ждет, чтобы он ей это сказал. Извинившись, он пошел к лестнице.

— Кью! Кью! Кью! — дружно заорали вслед Джош и Элиот.

Он остановился, немного не дойдя до верхнего этажа. Звук, который издавала Элис во время секса, был ему хорошо знаком, и его отуманенный спиртным мозг боролся с загадкой: звук тот же, а он, Квентин, сейчас не с ней. Не может быть. Это какой-нибудь обман слуха. Он смотрел на оранжевую лестничную дорожку, и перед глазами плясали пятна. Кровь шипела и превращалась в кислоту, как на уроке химии, кислота бежала по жилам и прожигала мозг. Потом она, как смертоносный тромб, добралась до сердца и раскалила его добела.