Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закрыв глаза, я видела мать рядом с Августой на ветвях дерева, пересказывающую строчку за строчкой «Остановившись у леса снежным вечером», стихотворение, которое мне самой тоже пришлось учить наизусть. Я опустила голову, зажмурилась.
– Лили, прежде чем мы продолжим говорить о твоей матери, я хочу узнать, как ты сюда попала. Расскажешь мне?
Я открыла глаза и кивнула.
– Ты сказала, что твой отец умер.
Я покосилась на ее руку, по-прежнему лежавшую поверх моей, боясь, что она может ее убрать.
– Я это выдумала, – призналась я. – На самом деле он не умер.
Он только заслуживает смерти.
– Терренс Рэй, – произнесла она.
– Ты и отца моего знаешь?
– Нет, с ним я никогда не встречалась, только слышала о нем от Деборы.
– Я зову его Ти-Рэем.
– Не папой?
– Да какой из него папа…
– Что ты имеешь в виду?
– Он постоянно орет.
– На тебя?
– На всех на свете. Но я не поэтому сбежала.
– Тогда почему, Лили?
– Ти-Рэй… он сказал, что моя мать…
Слезы хлынули градом, и слова вылетали из меня – тонкие, высокие, неузнаваемые.
– Он сказал, что она меня бросила! Что она бросила нас обоих и сбежала.
В моей груди разбилась стеклянная стена, стена, о существовании которой я и не догадывалась.
Августа сдвинулась на край своего кресла и раскрыла объятия – так, как раскрыла их Джун в тот день, когда они нашли предсмертное письмо Мэй. Я подалась к ней, почувствовала, как ее руки сомкнулись вокруг меня. Есть на свете одна вещь, прекрасная настолько, что у меня нет слов, чтобы описать ее: это когда Августа тебя обнимает.
Я так тесно прижалась к ней, что грудью чувствовала ее сердце – маленький пульсирующий комочек. Ее ладони гладили мою спину. Она не говорила: Ну-ну, довольно, хватит плакать, все будет хорошо, – все те слова, которые автоматически твердят люди, когда хотят, чтобы ты заткнулась. Она говорила:
– Это больно, я знаю. Выпусти это. Просто выпусти.
Что я и делала. Прижавшись губами к ее платью. Казалось, я вытащила наверх всю боль, скопившуюся во мне за жизнь, и вывалила ее в грудь Августы, выдохнула ее силой своего рта, а она и не поморщилась.
Я всю ее промочила слезами. Хлопок ее платья вокруг ворота прилип к коже. В намокших местах сквозь ткань просвечивала темнота ее тела. Она была как губка, впитывавшая то, что больше не могла сдержать я.
Ее ладони грели мне спину, и каждый раз, прерываясь, чтобы шмыгнуть носом и сделать вдох, я слышала ее дыхание. Ровное и спокойное. Вдох и выдох. Пока иссякал поток моих слез, я позволяла ее дыханию укачивать меня.
Наконец я отстранилась и посмотрела на нее, оглушенная мощью этого извержения. Она провела пальцем по моему носу и улыбнулась – такой печальной улыбкой.
– Прости меня, – покаялась я.
– Не извиняйся, – ответила она.
Августа подошла к комоду и вынула из верхнего ящика белый носовой платок. Он был сложен, отглажен; на лицевой стороне серебристыми нитками была вышита монограмма – А. Б. Августа нежно отерла мне лицо.
– Я хочу, чтобы ты знала, – начала я. – Я не поверила Ти-Рэю, когда он мне это сказал. Она ни за что бы вот так меня не бросила. Я хотела узнать о ней и доказать, что он неправ.
Я смотрела на Августу. Она провела рукой по очкам и сжала пальцами переносицу.
– И это заставило тебя бежать?
Я кивнула и добавила:
– К тому же мы с Розалин попали в беду в городе, и я знала, что если не сбегу, то Ти-Рэй прибьет меня до полусмерти, а мне ужасно надоело, что меня бьют до полусмерти.
– В какую беду?
Продолжать мне не хотелось. Я отвела взгляд и уставилась в пол.
– Ты говоришь о том, как у Розалин появились синяки и рана на голове?
– Она только всего и хотела, что зарегистрироваться для голосования.
Августа прищурилась, пытаясь понять.
– Ладно, а теперь давай начни сначала. Хорошо? Просто не торопись и расскажи мне, что случилось.
Я как могла рассказала ей все неприятные подробности, стараясь ничего не упустить: как Розалин тренировалась писать свое имя, как трое мужчин ее дразнили, как она вылила табачную жижу на их ботинки.
– Полицейский отвез нас в тюрьму, – сказала я и поняла, как странно звучат эти слова даже для моего собственного слуха. Могу представить, что о них подумала Августа.
– В тюрьму? – переспросила она, ссутулившись. Казалось, все кости в ее теле размякли. – Они посадили вас в тюрьму? А в чем обвинили?
– Полицейский сказал, что Розалин напала на тех мужчин. Но я там была, и она только защищалась. Вот и все.
Августа сжала зубы, ее спина выпрямилась и закаменела.
– Как долго вы там пробыли?
– Я недолго. Приехал Ти-Рэй и забрал меня, но Розалин они не хотели отпускать, а потом вернулись те мужчины и избили ее.
– Матерь Божья, – пробормотала Августа.
Эти слова повисли над нами. Я подумала о духе Марии, скрытом во всем. Ее сердце – красная чаша страсти, прячущаяся в самых обыденных вещах. Разве не это говорила Августа? Оно здесь, везде, но скрыто.
– И как ей удалось выбраться?
Надо просто поглубже вдохнуть и сказать…
– Я пришла в больницу, куда ее отвезли, чтобы наложить швы, и… и вывела ее в обход полицейского.
– Матерь Божия, – повторила она. Встала и сделала круг по комнате.
– Я бы не стала этого делать, – продолжала я, – вот только Ти-Рэй сказал, что мужчина, избивший Розалин, был самым что ни на есть жутким ненавистником цветных, и он вполне мог вернуться и убить ее. Я не могла оставить там Розалин.
Это было очень страшно, рассы́пать по всей комнате свои тайны – словно мусоровоз, который поднял кузов и вывалил свое ужасное содержимое на землю, – а ей теперь разбирайся. Но больше всего пугало меня не это. А то, как Августа осела в свое кресло и стала смотреть в окно поверх моей головы, в пустоту, в липкий жаркий воздух, и мысли ее были для меня тайной, и от этого я нервничала.
Меня бросило в жар.
– Я не хочу быть плохой, – сказала я и уставилась на свои руки, сложенные вместе, точно в молитве. – Только, кажется, ничего не
