Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

– Хорошо, – сказала она. – Давай поженимся.

Розалин хлопнула по ляжкам и издала победный возглас, а Августа расплылась в самой широкой улыбке, какую я только видела на ее губах. Я же просто переводила взгляд с одного лица на другое, стараясь как можно лучше запомнить этот момент.

Нил подошел к Джун и поцеловал ее прямо в губы. Кажется, они даже не собирались прерываться, чтобы перевести дух.

Но когда это все же случилось, Нил сказал:

– Мы едем в ювелирный сию же минуту и выберем кольцо, пока ты не передумала.

Джун оглянулась на Августу.

– Ну, мне совсем не хочется сваливать на них всю работу… – проговорила она, но я видела, что ей очень хочется это сделать.

– Езжайте, – кивнула Августа.

Когда они уехали, мы с Августой и Розалин сели и съели по медовому кексу, прямо с пылу с жару, разговаривая о том, что только что произошло. Нам сегодня предстояла целая куча хлопот, но с некоторыми вещами только так и можно – надо сесть и переварить их, прежде чем двигаться дальше. Мы перебивали друг друга: «А ты видела, какое выражение лица было у Нила?» «А поцелуй какой – невероятный». Но в основном мы просто переглядывались и повторяли на разные лады: «Джун выходит замуж!»

Подготовка ко Дню Марии шла полным ходом. Вначале Августа показала мне, как нарезать серпантин из бумаги. Я резала на полоски упаковки плотной бело-голубой гофрированной бумаги, пока не натерла волдыри на обоих больших пальцах. Пальцами чуть растягивала края ленточек, чтобы они завивались, потом вытащила во двор стремянку и развесила их на миртовые деревья.

Потом подчистую срезала все гладиолусы с клумбы и изготовила шестифутовую[31] гирлянду, прикрепив цветы к куску веревки проволокой – мне все время казалось, что я так и не научусь это делать ровно. Когда я спросила Августу, что мне с ней делать, она посоветовала: «Укрась ею тележку». Ну конечно! Почему я сама об этом не подумала?

Потом я откопала в чулане в прихожей рождественские гирлянды – Августа попросила меня навертеть их на кусты у заднего крыльца. И это не говоря уже обо всех удлинителях, которые пришлось туда протянуть.

Пока я трудилась, Зак, сняв рубашку, толкал перед собой газонокосилку. Я поставила под мирты складные столики, так чтобы серпантин реял вокруг и щекотал наши лица, пока мы будем есть. Я старалась не смотреть на Зака, на его плотную кожу, сверкавшую бисеринками пота, на медальон на цепочке, висевший у него на шее, на приспущенные на бедрах шорты, на дорожку волосков, сбегавшую вниз от пупка.

Он по собственному почину выполол заросли сурепки. Махал мотыгой, сердито порыкивая, а я сидела на ступеньках и выковыривала наплывы свечного воска из двух дюжин стеклянных подсвечников. Закрепила в них новые свечи и расставила в траве, под деревьями, в основном в ямках в земле, образовавшихся после прополки.

На заднем крыльце Августа крутила мороженицу. У ее ног лежал моток цепи. Я уставилась на него:

– А это для чего?

– Увидишь, – был ответ.

К шести вечера я совершенно обессилела от всех предпраздничных приготовлений, а сам праздник еще даже не начался. Я закончила последнее дело из своего списка и направлялась в медовый дом, чтобы нарядиться, когда подъехали Джун с Нилом.

Джун принялась вальсировать, выставив руку и давая мне полюбоваться кольцом. Я придирчиво осмотрела его, и, должна признать, Нил превзошел самого себя. Оно было не слишком массивным, просто очень красивым. Бриллиант в зубчатой серебряной оправе.

– Это самое красивое кольцо, какое я только видела, – похвалила я.

Джун так и держала руку перед собой, поворачивая ее то так, то сяк, ловя камнем солнечный свет.

– Думаю, Мэй оно бы тоже понравилось, – сказала она.

Тут подъехала первая партия «дочерей», и Джун прогарцевала к ним, выставляя вперед руку.

Оказавшись внутри медового дома, я приподняла подушку, чтобы убедиться, что фотография моей матери и образок черной Марии по-прежнему там, где я их и оставила. Праздник там или нет, но именно сегодня я добьюсь от Августы правды. От этой мысли меня прошила нервная дрожь. Я села на топчан и почувствовала, как внутри нарастают чувства – давят на грудную клетку.

Направляясь обратно к розовому дому – в чистых шортах и топе, с причесанными волосами, – я остановилась, чтобы охватить все одним взглядом. Августа, Джун, Розалин, Зак, Нил, Отис и все «дочери Марии» стояли на свежескошенной лужайке у складных столов, их смех доносился до меня низким, вибрирующим гулом. На столах вздымались горы еды. Бело-голубой серпантин трепетал по ветру. Рождественские гирлянды сияли разноцветными спиралями вокруг задней веранды, все свечи горели, несмотря на то, что солнце еще не село. Каждая молекула воздуха лучилась красноватым огнем.

Я сказала себе: Я люблю это место всем своим сердцем.

«Дочери» заквохтали надо мной: как приятно я пахну, да какие у меня потрясающие волосы, когда они причесаны. Люнелла предложила:

– Хочешь, я сошью тебе шляпку, Лили?

– Правда?! Ты сошьешь для меня шляпку?

Где я буду красоваться в творении Люнеллы, было тайной и для меня самой, но я все равно ее хотела. Как минимум меня смогут в ней похоронить.

– Конечно, я сделаю тебе шляпку! Я тебе такую шляпку сделаю, закачаешься! Какой цвет предпочитаешь?

Августа, которая нас подслушивала, сказала:

– Голубую! – и подмигнула мне.

Вначале мы ели. К этому времени я успела усвоить, что для «дочерей Марии» еда – главный приоритет. Когда пир завершился, краснота дня уже полиняла и вокруг нас с удобством расположились сумерки. Охлаждая, окрашивая и смягчая вечер пурпурными и иссиня-черными оттенками. Розалин вынесла блюдо с медовыми кексами и выставила его на один из столов.

Августа жестом пригласила нас встать в кружок вокруг стола. Программа Дня Марии была в самом разгаре.

– Это медовые кексы Марии. Кексы для Царицы Небесной, – заговорила Августа.

Она взяла один из них в руку и, отщипнув кусочек, протянула Мейбели, которая стояла в кругу рядом с ней. И сказала:

– Сие есть плоть Благословенной Матери.

Мейбели закрыла глаза, открыла рот, и Августа положила кусочек кекса ей на язык.

Проглотив подношение, Мейбели сделала то же, что и Августа – отщипнула кусочек и дала его своему соседу по кругу; им оказался Нил. Мейбели, в которой было росту всего ничего, понадобилась бы стремянка, чтобы дотянуться до его губ. Нил присел и широко открыл рот.

– Сие