Толерантность без границ - Наталья Куприянова

– Тех, кто подвержен предрассудкам, конечно же, много, больше половины…

– Это мягко сказано.

– Но есть и те, кто задумывается о таких вещах, и воспринимает это совершенно нормально. А манипуляции возможны с любым законом, и об этом тоже нужно упомянуть. Всё зависит от… морального облика каждого отдельного представителя нашего общества.

– В этом-то и проблема. Уровень сознательности катастрофически упал за последние десятилетия. Мораль – слово, вышедшее из употребления, как ты справедливо заметила. Конечно, ещё можно прикрываться порядочностью. Но люди ведь знают в глубине души, какие они на самом деле. Каждый понимает, что если не он, то его подставят.

– Так было всегда. Просто раньше свою истинную сущность не принято было выставлять напоказ. А сейчас это слывёт индивидуальностью. А индивидуальность не только поощряется, но и списывает все недостатки.

– …Это разделит общество.

– Ну и пусть.

– А мне нужно его сплотить. Что за удовольствие быть лидером расколотой страны?

– Зато страна, да и другие тоже, почувствуют твою силу, твой характер, если сумеешь отстоять предложенную тобой идею. К тому же, тебя поддержит западные соседи. А ведь ты об этом мечтаешь. Угоди им, и они не только пожмут тебе руку, но профинансируют рекламную компанию.

Валенко встал и подошёл к окну. Посмотрел на часы и подумал, что пора бы отправляться на работу. А за окном расцветала весна. Она пестрила яркими красками, растапливала снега своим теплом, навивала мечты, окрыляя ими же. Но на депутата Валенко Петра Александровича всё это уже не действовало. Да и не замечал он никогда этих странных сентиментальностей, лишь смену времени года, да и то только потому, что это непосредственно влияло на его работу. Зимой одни проблемы нужно решать, весной другие, осенью третьи… А летом… Надоело, опостылело всё. Уйти бы на законный отдых, уехать в дальние страны, где есть чистые приватные пляжи с белыми песками. На одном таком расположиться поудобней, смотреть на закат и попивать вкусный коктейль из трубочки… Нет уж. Такая беззаботная жизнь обязательно надоест, а вернуться будет очень сложно. Да и не для него это… безделье. Привык уж Пётр Александрович вершить судьбы народа… Мм… громко сказано. Просто привык он к своей значимости (видимой или нет – не важно), к широким полномочиям и необъятным привилегиям, к публичным выступлениям, и к толпе журналистов, вечно преследовавших его… В общем, к той жизни, от которой он ни за что не откажется по собственной воле.

– Ну и как же убедить «несогласных»? Может, у тебя и на этот счёт есть идеи?

– Петя, ты же политик. Ты и твои советники должны знать, как любой замысел, даже самый сумасшедший, внедрить в жизнь. Есть ведь технологии обработки сознания. Процесс по «правильному» настрою общества уже успешно опробован в других развитых странах. Насколько мне известно, сначала нужно растиражировать тему. И ничего, что многие будут возмущаться. Внимание лишним не бывает. Главное на этом этапе высказать нужное нам мнение, обосновать его. А всё спорное скрыть за понятиями, терминами…

– Ладно. – Валенко развернулся к жене. – Мне пора… Подумаю на досуге обо всём…

Альбина закусила губу, не зная праздновать ли ей победу или смириться с поражением.

– Что ж, подумай…

Мира молча смотрела, как Витя аккуратно доставал вещи из шкафа и так же аккуратно их складывал в чемодан. Этот процесс можно было бы и ускорить, но он не торопился, хотя Мира точно знала, что лишние минуты, проведённые в их общей квартире, дня него настоящее испытание. Иногда задерживая на нём взгляд, она гадала, зачем растягивать эту пытку? Возможно, законный супруг (нелепая формальность) не хотел, чтобы его побег был настолько явным. Но ведь жена и так всё знала, да и дочь уже поняла. Так что продолжать разыгрывать трагикомедию, конец которой известен наперёд, не имело смысла. И всё-таки причина была, и заключалась она в том, что переступить порог означало перейти черту, за которую обратно уже не вернуться. Это было настолько очевидным, что Виктор непроизвольно вздрагивал от мысли о конце длинного периода его жизни. И вроде бы он не тосковал об этом, но как-то боязно от неизвестности. Будущее ничего не обещало, а прошлое… Ничто не повторится, ничего не исправить, не написать заново. Всё, что сейчас останется в маленькой двухкомнатной квартирке – не воскреснет ни при каких обстоятельствах. Не будет ещё одного шанса – Виктор уже израсходовал даже те, что были предоставлены ему в долг. Так что момент действительно фатальный. А может, дело в том, что он не окончательно всё решил? Может, не всё обдумал… за то бесконечное количество часов и минут, проведённых в одиночестве? В неожиданном порыве быть лучше Витя взглянул на Миру… и понял, что ничего не выйдет. Если его ещё терзали сомнения, то для неё всё решено окончательно и бесповоротно. И смотрела она словно сквозь него, словно мужа уже давно здесь не было.

– Я думаю, что так будет лучше… – В который раз Витя повторил эту фразу, как будто хотел убедить и себя, и Миру в её правдивости. – Чем меньше людей сейчас находится возле Вероники, тем лучше… Меньше шансов принести какую-нибудь инфекцию… Врач ведь сказал…

– Я помню, что сказал врач.

– Это ведь ненадолго…

– Пока Вероника не поправится.

– Да…

Витя опустил голову – от стыда. Всё так глупо, и то, что он сказал – глупо. Но чтобы он не сделал – всё будет выглядеть глупо. Ведь он прекрасно знал, что Веронику отпустили домой не потому, что болезнь отступила, и ей стало лучше, а именно потому, что всё безнадёжно. Долгий курс лечения не принёс положительных результатов. И Вероника, эта девочка двенадцати лет, знала об этом лучше других. Она и попросила маму забрать её. Получив отрицательный ответ, стала умолять. Ведь ей хотелось в последний раз увидеть свою комнату, в которой всё так, как было при ней; посмотреть на улицу за окном – как она красиво цветёт весной; прикоснуться к книгам домашней библиотеки, которые так никогда и не прочтёт. Всё это будет существовать и дальше, но только без неё. Уверять себя, что надежда ещё есть, Мира не стала. Просто забрала дочь, махнув на всё рукой. В конце концов, какая разница, где навсегда закрыть самые дорогие глаза – на больничной койке или на диване опустевшей квартиры? Хотя бы это желание дочери исполнить, раз другое самое главное осуществить не может, и никто не может, никому это не под силу.

Каждый день Мира ждала… Жила в своём замкнутом мире, привыкая к нему. Она редко отвечала на звонки, лишь тем, от кого точно не последуют расспросы. Родственники и друзья недоумевали по поводу такого поведения, и, конечно же, обижались. Но Миру это не волновало. Она не собиралась объясняться, оправдываться, будто в чём-то виновата. А ещё Мира перестала часами сидеть в интернете в поисках чуда. Чудо… Нет, оно не случилось. Но что-то всё-таки произошло. Волшебство или затишье перед бурей – непонятно, но болезнь остановилась. Лейкемия не покинула истощённый организм, лишь перестала прогрессировать. Веронике не стало лучше, но и хуже не становилось. И даже зрение потихоньку возвратилось. Никто не делал никаких прогнозов, никого это не обнадёжило, и Миру в том числе. Она продолжала ждать, не рассчитывая на иной финал.

– Я буду часто приходить…

– Вероника будет этому рада…

– А ты?

Услышав вопрос, Мира взглянула на мужа. Заглянула ему в глаза, смутила и отвернулась, так и не ответив.

– Попрощайся с дочерью.

– Конечно…

Витя вышел из комнаты, и только после этого Мира вздохнула. Ей хотелось, чтоб этот день скорее закончился. Какой-то он нескладный, тягостный. Ещё и тянется, словно в нём сорок восемь часов вместо положенных двадцати четырёх. «И он всё никак не уйдёт… И я никак с мыслями не соберусь…».

– Мира…

Мира обернулась. В дверях стоял муж (кто же ещё?).

– С Ланой я попрощался… Пойду.

– Конечно…

Витя зашёл в комнату, взглядом попросив на это разрешение, взял старательно собранный чемодан, оглянулся на пороге и вышел. Дверь за ним закрылась, замок провернулся. Какое-то время он стоял и смотрел на подъездные стены, на серую лестницу; представил, как он по ней сейчас спустится, что было совершенно лишним. Решив больше не напрягать воображение, он сделал первый шаг, потом второй и не заметил, как оказался на улице. Капризный мартовский ветер встретил его всё ещё холодными объятьями, от которых Виктор заёжился. Пройдя метров сто, он всё-таки оглянулся, словно ожидал, чего и сам не знал. Да это было и неважно. Всё равно не оправдалось. Поэтому больше он себе такой слабости (?) не позволял. Так и шёл, потом ехал, потом опять шёл, и всю дорогу над ним нависало огромное ярко-голубое небо, но так и не рухнуло ему на голову.