Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Матильда может отправляться домой. – Он улыбнулся своей пациентке, взял ее руку и нежно сжал.
– Правда, здорово, что у нас есть лифт? – Олимпио вкатил коляску с Матильдой в квартиру.
– Это прекрасно. – Солнце расчертило полосами света пространство и вещи, которые были ей дороги. – Но еще лучше, что ты убедил меня тогда занять мансарду. Я так люблю свет.
Из кухни пришла Анина:
– Nonna, я сделала тебе капустный сок.
– Ох, детка, оставь себе. Налей бабушке кампари с содовой.
– Уже иду. – Анина понесла сумку Матильды в ее комнату.
– Я позвоню Николине, обрадую, что мы дома, – сказал Олимпио.
– Прежде выкати мое кресло на солнышко.
Анина принесла Матильде на террасу коктейль и масляный крендель. Она придвинула стул, чтобы сесть рядом с бабушкой.
– Рановато для алкоголя.
– Когда тебе за восемьдесят, ни рано, ни поздно уже не бывает.
Анина разломила крендель пополам. Ноздреватая мякоть была нежной и маслянистой, а корочка твердой и румяной. Она протянула половинку бабушке.
– Я соскучилась по масляным кренделькам. – Матильда окунула кусочек в бокал, чтобы размягчить его. – Монахини в Дамбартоне делали шотландский вариант. Поповеры, так они их называли. По ним я тоже скучаю.
– Можем попробовать их испечь, – предложила Анина.
– Иногда приятнее просто вспоминать. Во всяком случае, мне.
– Вкус хорошей еды итальянцы никогда не забывают.
Матильда кивнула. Удивительно, но так можно было сказать и про всю ее жизнь – она всегда помнила хорошее.
Часть третья
Всякий, кто стремится обрести вечную жизнь на небесах, пусть прислушается к этим предупреждениям.
Размышляя о будущем, помните
О смерти – она неотвратима
О суде Божием – нет суда строже
О муках ада – нет кары страшнее
О рае небесном – нет выше блаженства
34
Глазго3 июля 1940 годаБыстро пройдя по многолюдным улицам, Доменика остановилась у газетного киоска. Она купила утреннюю газету и тут же развернула ее, ища глазами хоть какое-то упоминание о муже. Весть о судьбе, постигшей заключенных и экипаж «Арандоры Стар», уже разнеслась по Ирландии и Шотландии, хотя толком никто ничего не знал. Сестра Матильда сообщила ей, что Мак-Викарс погиб вместе с капитаном и большей частью команды, но Доменика отказывалась в это верить. Ее муж обязательно нашел бы способ к ней вернуться.
И все же с каждым часом надежда таяла. Наконец в газете напечатали неполный список пассажиров и членов экипажа. Среди нечетких фотографий выживших она не нашла своего мужа. Прочитав скупые подробности случившегося, поморщилась. В том виде, в каком они были изложены, события казались вымышленными, факты расплывчаты. Доменика перевернула страницу. Жертвы атаки. Она провела пальцем вниз по списку. Увидев имя мужа, почувствовала, как сердце разлетается на куски. На газету упали крупные капли. Она подняла глаза – дождя не было. Дотронувшись до лица, Доменика поняла, что оно мокрое от пота.
* * *Доменика остановилась перед дверью дома Мак-Викарсов и сделала глубокий вдох, прежде чем постучать.
На пороге появилась Гризель:
– Я знаю, зачем ты явилась.
Доменика прошла за ней на кухню. В доме пахло сыростью, хотя окна были открыты, а прямо под ними рос осыпанный белыми цветами боярышник.
– Мне очень жаль, миссис Мак-Викарс.
Гризель стояла спиной к Доменике, вцепившись в крышку стола.
– Я ездила в город сегодня утром. Я видела газету, но не стала ее покупать. Не было нужды, я и так все знала. На почте я не подошла к списку погибших. Я знала, что там есть его имя, что оно написано чернилами, и не захотела это видеть. Да еще все эти люди вокруг. Но мельком я взглянула. Он был в списке.
– Он был преданным сыном. Похороны… – начала Доменика.
– Никаких похорон не будет, – сказала свекровь. – Он погиб в море.
– Но торговый флот хотел бы…
– Мне нет дела до торгового флота. Я говорила ему, что военный флот лучше. Разве он меня послушал? Ни разу.
– Но, миссис Мак-Викарс…
– Они забрали моего сына, и теперь он мертв. Никакая медаль или бумажка с золотыми буквами мне его не вернет. Свои побрякушки пусть оставят себе.
– Он умер героем.
Гризель развернулась и посмотрела Доменике в лицо:
– За кого? За итальяшек? Твоих земляков? Сборище жуликов. За немцев? Вот увидишь, они нас быстро победят. У них есть бомбы. Их люфтваффе сровняют нас с землей. За австрийцев? Да кому они нужны? Разве им есть дело до меня?
– Но это касается вашего сына. О нем должны помнить.
– У меня есть свои воспоминания.
Доменика не могла понять, почему в несчастье ее чопорная свекровь ничуть не изменилась. Она не горевала, а скорее негодовала, как будто сын доставил ей неудобство тем, что погиб, служа своей стране.
Гризель налила кипяток в заварочный чайник и накрыла его грелкой. Сшитая из кусочков бархата и фетра грелка была в форме домика с окошками и дверью. Из окошек торчали крохотные войлочные веточки сирени. Эта симпатичная вещица привносила частичку тепла и уюта в холодный дом и явно свидетельствовала о том, что когда-то Гризель мечтала о счастливой семейной жизни.
Доменика попыталась представить Гризель Мак-Викарс молодой любящей матерью, но не смогла. Недовольство стало вечным спутником этой женщины, проросло, словно вьюнок на крыше, всюду запустивший свои цепкие корни. Жизнь, полная разочарований, истребила ее природную доброту. Ее все сильнее засасывало в этот водоворот, и она ни в чем не находила утешения.
Не проявила свекровь и обычной вежливости. Она не предложила невестке чая или печенья, не поделилась с ней ни единым воспоминанием о сыне.
– Миссис Мак-Викарс, я понимаю, что вы убиты горем, и я тоже.
Гризель ничего не ответила, и Доменика продолжила:
– Я хочу вас кое о чем попросить, потому что вы единственный человек, кто может помочь мне жить дальше.
Гризель вскинула голову:
– Денег нет. Тебе не на что рассчитывать. Да и будь у меня лишний фунт, ты бы его не получила. Ты ничего не значила в его жизни.
– Вы меня неправильно поняли. Позвольте мне договорить. Я не прошу денег. Вы его мать, и вам должно принадлежать все, что напоминает о нем, включая любую мелочь в его карманах. Но если бы вы могли поделиться его фотографией, я была бы вам очень признательна.
В глазах Гризель вспыхнула ярость.
– Если бы у меня была фотография, я скорее разорвала бы ее, чем отдала тебе. Из-за тебя я потеряла сына.
Выпроводив Доменику из дома, Гризель захлопнула и тут же заперла за ней дверь. В небе над Глазго низко висели груды серых облаков. Ритмичный стук дождя по крышам напомнил Доменике вечер в отеле Манчестера после их свадьбы. В номере не было радио с музыкой, и они танцевали у камина под звуки падающих капель.
Джон частенько журил ее за то, что в Шотландии она никогда не вспоминала про зонт. Его итальянская жена была не из тех, кто думал о дожде, когда светило солнце. Доменика решила подождать, пока непогода утихнет, но вскоре
