Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Холодность Лермонтова, о которой говорил Дорохов, была вызвана скорее всего еще и тем, что поэт во второй раз был переведен на Кавказ не за рядовую «шалость», а за дуэль, имевшую и политические последствия. Именно поэтому он оставался в поле зрения и Бенкендорфа, и императора. Висковатов приводит в своей книге такое суждение прямого начальника Лермонтова: «Помните, господа, – говорил генерал Вельяминов высланным на Кавказ, – что здесь есть много людей в черных и красных воротниках, которые следят за вами и за нами». Отсюда и сентенция поэта о самом себе в стихотворении «Валерик»: «С людьми сближаясь осторожно, забыл я шум былых проказ».
Дорохов отметил еще одно качество, которое его восхищало в Лермонтове: «На его натуру, совсем не богатырскую, вино почти не производило никакого действия. Этим качеством Лермонтов много гордился, потому что и по годам, и по многому другому он был порядочным ребенком». То есть, если продолжить эту мысль Дорохова, поэт имел чистую, как у ребенка, душу. А не это ли сказано в Евангелии: «Верно вам говорю, пока не изменитесь и не станете такими, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:2–4). Вспоминается и характеристика П. С. Нахимова, данная ему в молодости его командиром, адмиралом М. П. Лазаревым – «чист душой и любит море».
Что Лермонтова уважали и ценили его командиры, Дорохов говорит вполне определенно и ясно: «Лермонтова берегли по возможности и давали ему все случаи отличиться, ему стоило попроситься куда угодно, и его желание исполнялось, но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось. В одной из экспедиций, куда пошли мы с ним вместе, случай сблизил нас окончательно: обоих нас татары чуть не изрубили, и только неожиданная выручка спасла нас. В походе Лермонтов был совсем другим человеком против того, чем казался в крепости или на водах, при скуке и безделье» [8]. Необходимо отметить, что Дорохов до конца оставался верен этой боевой дружбе и именно поэтому он со свойственной настоящему военному прямотой заявил сразу после смертельной дуэли – «это было убийство».
Представления к наградам, подписанные заслуженными военачальниками, вполне подтверждают цитировавшееся выше мнение сослуживца великого поэта. И эти представления тем более ценны, что всем было прекрасно известно, как относятся к Лермонтову в верхах, как относится к нему сам Николай I и почему поэт оказался на Кавказе. Некоторым из них, в частности, генералу П. X. Граббе, это доставило потом серьезные служебные неприятности. Но они понимали, что Лермонтов и его творчество – это уникальные явления в русской культуре и истории.
Так, дар предвидения, которым обладал поэт, общеизвестен. Для человека, часто встречающегося со смертью лицом к лицу, он необходим, как воздух. В качестве примера обычно приводят стихотворение «Предсказание (Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет….)». Навеяно ли оно было крестьянскими волнениями в России в 1830 году, или рассказами его воспитателя Капе о французской революции, не так важно, – главное, что эти впечатления позволили ему создать замечательное по силе предвидения произведение. После 1917 года его цитировали особенно часто. Знаменитый философ Н. А. Бердяев в своей работе «Истоки и смысл русского коммунизма» писал, что «это романтическое по форме стихотворение, написанное в 1830 году, предвидит ужасы революции почти за столетие».
Как отмечали некоторые современники, Лермонтов обладал также и данным от природы внутренним видением людей, с которыми ему приходилось общаться. Поэт мгновенно оценивал человека и давал ему свою собственную характеристику. Эта его черта и позволила ему написать исключительный по силе психологический роман «Герой нашего времени».
Это о себе он, в сущности, написал в стихотворении «Пророк»:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья….
Обычно хорошо чувствуют и понимают других много пожившие люди с большим жизненным опытом, а у Лермонтова это было от рождения, возможно, как следствие тех потрясений, которые ему пришлось испытать в раннем детстве: смерть родителей, частые болезни, непонимание окружающих. Он с полным основанием говорил о себе: «Я сын страданья». Отсюда и глубина его поэтических творений. Именно поэтому княгиня Е. А. Долгорукая, жена его сослуживца по лейб-гвардии Гусарскому полку поручика князя Р. А. Долгорукого, заметила в беседе с П. И. Бартеневым, что Лермонтов был выше и глубже Пушкина. Она имела веские основания давать такую оценку, будучи одной из самых образованных женщин своего времени, ее лично знал Пушкин и часто с ней беседовал [9].
Эта способность понимать сущность людей, позволяла Лермонтову достаточно уверенно и спокойно чувствовать себя в военной среде, вначале юнкерской, а затем и офицерской. Как вспоминал его однокашник по учебе А. М. Меринский: «В юнкерской школе Лермонтов был хорош со всеми товарищами, хотя некоторые из них не очень любили его за то, что он преследовал их своими остротами и насмешками за все ложное, натянутое и неестественное, чего никак не мог переносить (выделено нами. – Авт.). Впоследствии и в свете он не оставил этой привычки, хотя имел за то много неприятностей и врагов» [2, с. 170]. Вспомним и его фразу в показаниях по поводу стихотворения «Смерть поэта»: «Правда всегда была моей святыней», которую он, по сути, повторил потом и в письме к великому князю Михаилу Павловичу: «Я никогда не унижался до лжи». В сущности, это следование евангельскому завету: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32). А Лермонтов, без сомнения, обладал поразительным чувством внутренней свободы, которое позволило ему стать великим русским поэтом.
Поэтому неудивительно, что те из его родственников, или знакомых, для которых эти принципы были пустым звуком, отзывались о нем достаточно негативно. Как вспоминал Ф. Боденштедт, свидетельству которого вполне можно доверять, поскольку он был иностранцем и, следовательно, у него не было причин становится на чью-либо сторону, Лермонтов «выросший среди общества, где лицемерие и ложь считались признаками хорошего тона, до последнего вздоха оставался чужд всякой лжи и притворства» [4, с. 252–253].
Наибольшие споры и при жизни, и после смерти поэта вызывали его отношения с императорской семьей и с самим Николаем I.
