Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Вас пожирает; вам обидна
Величья нашего заря;
Вам солнца Божьего не видно
За солнцем русского царя….
Веленьем власти благотворной
Мы повинуемся покорно
И верны нашему царю!
И будем все стоять упорно
За честь его, как за свою!..
Обратите внимание – Лермонтов мыслит здесь как православный христианин, сопоставляя Божье солнце и солнце русского царя. Это продолжение византийской традиции, укорененной в русскую почву: царь – это олицетворение единства государства и народа, он отвечает перед Богом за свои действия.
В стихотворении «Смерть поэта» Лермонтов обращается в эпиграфе к царю, а в последних строках к Божьему суду. Почему? Потому что, с христианской точки зрения, «сердце царя в руце Божьей». (Притч. 21:1). Поэтому, когда речь идет о государе, то нужно помнить, что речь идет не о человеке, который, как и все люди, грешен изначально и изначально смертен, речь идет о монархическом принципе, который во Франции выражался фразой: «Король умер. Да здравствует король!». Это отнюдь не означает, что человеческие качества монарха не порицались и не осуждались, но это было только в том случае, если он не следовал христианским принципам. В условиях, когда денежная аристократия начала теснить военную, правительство Российской империи, как написал впоследствии князь Н. С. Трубецкой, «делало все для того, чтобы уничтожить сакральность царской власти и держать Русскую православную церковь в униженном положении» [10, с. 248–249].
Разумеется, Николай I неприязненно относился к Лермонтову. Говорить о ненависти в данном случае, как уже отмечалось выше, это преувеличение – слишком большая дистанция была между «земным богом», как называли российских императоров придворные льстецы, и молодым офицером в незначительном чине. В императорской России все определялось социальным положением – чином, богатством, знатностью. Ничего этого в полной мере у Лермонтова не было, он выделялся другим – поэтическим гением, а такого чина в имперской табели о рангах не существовало.
Феномен Лермонтова был непонятным и раздражающим Николая I явлением и это естественно – император получил военное воспитание и по-своему любил военное дело. Конечно, ему не нравилось, что молодой офицер явно вышел, по его мнению, за границы дозволенного. Поражает также своей недальновидностью и его упрямое нежелание наградить Лермонтова за действительные военные заслуги, а это было уже откровенным проявлением неуважения не только к поэту, но и к командирам, которые представляли его к наградам. В конце концов, он мог бы отправить его с экспедицией В. А. Перовского в Среднюю Азию (хивинский поход), куда рвался сам Лермонтов. Храбрый и блестяще образованный офицер мог оказать неоценимую услугу Отечеству.
К сожалению, вопрос здесь не только в мелочности и недальновидности Николая I по отношению к русскому офицеру и поэту, но и в том, кто же так усердно настраивал императора против Лермонтова и почему? Все исследователи единодушно утверждают, что такими лицами были, в первую очередь, Бенкендорф и Нессельроде. Но почему до дуэли с Э. де Барантом шеф жандармов относился к нему явно покровительственно? Может быть, хотел его приручить, как считала известный советский литературовед Эмма Гернштейн? Это вопрос, на который трудно, даже невозможно дать определенный ответ в рамках сложившейся парадигмы мышления, которая предполагает, что легальная и официальная власть в государстве соответствует власти фактической.
Необходимо отметить, что такое отношение императора к поэту разделялось далеко не всеми членами царствующей семьи. Так, хорошо известно благожелательное отношение к Лермонтову императрицы Александры Федоровны. Его прямой командир великий князь Михаил Павлович, невзирая на то, что Лермонтов во время своего пребывания в лейб-гвардии Гусарском полку не один раз по его приказу попадал на гауптвахту за свои «шалости», прощал ему многое. После дуэли с Э. де Барантом только заступничество великого князя спасло Лермонтова от тяжелого наказания. Наконец, он не был исключен из списка «приглашенных от их императорских величеств» на свадьбу его родственника А. Г. Столыпина с фрейлиной княжной М. В. Трубецкой 22 января 1839 года. Именно в этот день Александра Федоровна заносит в свою маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова «Молитва»:
…В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть….
Именно императрица рекомендовала своему супругу прочитать «Героя нашего времени», видимо, добавив собственную лестную оценку, поскольку Николай I был вынужден в начале этого письма к ней признать, что роман написан превосходно.
Поэт знал, и это подтверждают его знакомые, что император отнюдь не склонен был прощать его неординарные поступки. Но к чести русского поэта и офицера необходимо заметить, что он никогда не опускался до клеветы в адрес не только Николая I, но и других представителей царствующего дома. Лермонтов весьма далек в этом смысле от «классика украинской литературы» Т. Г. Шевченко, который допустил прямое оскорбление императрицы в своей поэме «Сон», удостоив ее сравнением с цаплей и назвав «больной на голову». И это при том, что Александра Федоровна немало поспособствовала его освобождению от крепостной зависимости. Эта поэма привела Николая I в бешенство: «Допустим, он имел причины быть недовольным мною, но ее же за что?»[11].
После гибели поэта в августе того же года императрица написала своей подруге графине С. А. Бобринской проникновенные строки: «Вздох о Лермонтове, об его разбитой лире, которая обещала русской литературе стать ее выдающейся звездой». Вряд ли она лицемерила или сознательно лгала, в этом не было никакого смысла. Александра Федоровна много болела и, в сущности, была несчастной в семейной жизни женщиной, а это не способствует развитию таких качеств как лицемерие и ложь. Существует версия, что когда она узнала, что жены поехали за декабристами в Сибирь, то сказала: «На их месте я поступила бы так же».
Нельзя также забывать и о том, что в рамках жестко централизованной системы управления, которая всегда отличала Россию, домыслы, сплетни, слухи и доносы были достаточно эффективным инструментом воздействия как на общественное мнение, так и на поведение власть предержащих. Это особенно отчетливо проявилось в Отечественную войну
