Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знаменитый историк В. О. Ключевский отмечал, что грусть Лермонтова становилась «художественным выражением того стиха-молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: да будет воля Твоя. Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов». Висковатов также отмечал, что в Лермонтове нет скепсиса в отношении веры [25].
Впрочем, некоторые наши современные исследователи сомневаются в православии Лермонтова. Вот, например, сентенция В. Сиротина: «Итак, литературные тексты (а другими источниками мы не располагаем) не дают конфессионально точного определения религиозности Лермонтова» [26].
При этом, рассуждая о степени религиозности великого поэта, все исследователи как-то забывают, что он еще и воин, он русский офицер, который всегда готов отдать жизнь за высшие ценности – за Веру, Царя и Отечество. Как воин и как офицер он мог предстать перед Богом в любую минуту, и поэт, несомненно, был готов к этой встрече, готов к Божьему суду – главному для него суду. А оказывается, с точки зрения В. Сиротина, русский офицер и поэт может лицемерить и тщательно прятать свою православную сущность. Но в те времена среди искренне верующих людей не принято было афишировать свою веру, а поэт всегда целомудренно относится к святыням, даже к чужим, – «так храм оставленный все храм, кумир поверженный все бог». Это отнюдь не означало, что церковнослужители являются уже в силу своего сана не подлежащими человеческому суду. Это неверно, служители церкви такие же люди, они также отягощены грехами. В ранней повести Лермонтова «Вадим» описывается, как монахи, проходя по церкви, «толкали богомольцев с таким важным видом, как будто бы это была их главная должность».
Для того, чтобы окончательно понять, какое место занимала православная вера в жизни поэта обратимся к описи его имущества, составленного после роковой дуэли. В первых пяти пунктах ее значится: «1. Образ маленькой Св. Архистратиха Михаила в Серебрянной вызолоченной рызе (1); 2. Образ не большой Св. Иоанна Воина в Серебрянкой вызолоченной рызе (1); З.Таковый же побольше Св. Николая Чудотворца в Серебрянной рызе с вызолоченным венцом (1); 4. Образ Маленькой (1); 5. Крест маленькой Серебрянный вызолоченный с мощами (1)». И, вероятно, он как русский офицер и поэт молился перед боем и вспоминал тех, кто ему дарил эти иконки:
…Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой…
Такая же путаница, как в отношении религиозных убеждений поэта, существует и в отношении его политических взглядов. Декабрист М. А. Назимов, встречавшийся с Лермонтовым на Кавказе, удивлялся «сбивчивости и неясности» его воззрений: «Над некоторыми распоряжениями правительства, коим мы от души сочувствовали и о коих мы мечтали в нашей несчастной молодости, он глумился. Статьи журналов, особенно критические, которые являлись будто наследием лучших умов Европы и заживо задевали нас и вызывали восторги, что в России можно так писать, не возбуждали в нем удивления. Он или молчал на прямой вопрос, или отделывался шуткой и сарказмом» [4, с. 254]. Но такая реакция великого поэта вполне понятна. Ведь власть, с христианской точки зрения, такова каково общество, – она всего лишь отражение его ценностей, мыслей и чаяний. Если его лучшие представители, как с горечью сказано в его стихотворении «Дума», «презренные рабы» перед лицом власти, то кто в этом виноват? Сама власть или люди, которые позволяют ей быть такой, какой она есть?
И поэтому отношение Лермонтова к декабристам было достаточно отстраненным, поскольку он, и это следует еще раз подчеркнуть, менее всего когда-либо думал о революции, об уничтожении политического строя. Он понимал чем это грозит государству и народу, – вспомним его известные строки: «Настанет год, Россий черный год, когда царей корона упадет». Революционные идеи, по сути, идеи антихристианские и они, как правило, почти всегда шли рука об руку с атеизмом. Как справедливо отмечал известный русский философ С. Франк, – христианство с самого начала своего возникновения не ставило вопроса об изменении общего порядка жизни и действующих в нем правовых норм и институтов. Эта мысль была близка и понятна великому поэту, она отчетливо выражена им в «Герое нашего времени»: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа». Отсюда и постоянное стремление Лермонтова к внутреннему, духовному совершенствованию, которое отчетливо ощущается и в его творчестве, и в его жизни.
Но так ли уж неясны политические взгляды великого поэта и офицера? Вспомним высказывание Ф. Ф. Вигеля о «руссомане» Лермонтове. Оно означало, что русский, именно русский дух лежал в основе его творчества и его мировоззрения. Лермонтов очень чутко реагировал на мнения других людей в отношении своей Родины и если он видел, что их убеждения не соответствуют его взглядам, просто отходил от них, не вступая в дискуссии. Из декабристов он сблизился только с А. И. Одоевским, о котором достоверно известно, что он никогда не состоял в масонских ложах, то есть не был подвержен западноевропейскому влиянию.
Дмитриев-Мамонов ЭЛ. Портрет А.С. Хомякова. 1850 год.
В зрелом возрасте поэт жалел, что в детстве не слышал русских народных сказок: «В них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности». И в это в пору повального увлечения всем французским, вспомним сестер-княжон из комедии «Горе от ума» Грибоедова – «Ах Франция, нет в мире лучше края».
Это природное и сильное влечение к истинно русскому, корневому началу постоянно выражалось в его творчестве и не могло не привлечь к нему так называемых славянофилов, особенно А. С. Хомякова и Ю. Ф. Самарина. Вероятно, их мысли были настолько близки ему, что это дало основание С. Н. Карамзиной написать в 1837 году о Лермонтове как о двойнике Хомякова «по лицу и разговору».
Лермонтов М. Ю. Дипломатия гражданская и военная. 1841 год.
Этих двоих глубоко мыслящих русских людей сближало многое: общее неприятие Запада, на который привыкло молиться образованное дворянское сословие, любовь к исконной России, верность православию, ориентация на Восток Летом 1841
