Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович

Он никогда не был корыстолюбив и легко расставался с деньгами, но его бабушка, как уже отмечалось, была очень недовольна решением внука не брать гонорары за свои произведения. Это нежелание получать деньги от издательства отмечал и Шан-Гирей, и когда он попросил поэта изменить такое отношение, то Лермонтов, смеясь, отвечал ему словами Гете: «Песня, которая льется из уст, сама по себе есть лучшая награда» [16, с. 152].

Отношение Лермонтова к низшим сословиям было лишено и тени дворянской и офицерской фанаберии. Как пишет Д. С. Мережковский, однажды в Пятигорске, незадолго до смерти, поэт обидел неосторожным словом жену какого-то маленького чиновника и потом бегал к ней, извинялся перед ее мужем, так что эти люди не только простили его, но и полюбили, как родного [17]. Его неизменным «дядькой» был Андрей Иванович Соколов, который с двухлетнего возраста заботился о нем на протяжении всей его жизни. Своей преданностью Лермонтову он заслужил доброе отношение не только самого поэта, но и всех его друзей и родственников. Об Андрее Ивановиче с уважением отзывались Раевский и Шан-Гирей, который писал, что он был у Лермонтова «кассиром… действовавшим совершенно бесконтрольно». Именно через него Раевский пытался передать черновик своих показаний Лермонтову, когда они оба были арестованы за стихи на смерть Пушкина. Причем в своей записке Раевский называет «дядьку» Лермонтова по имени и отчеству, что в то время, как правило, не было принято у дворян в отношении крепостных слуг. Вот почему долгое время среди крестьян деревни Тарханы бытовали предания о Лермонтове как о человеке гуманном, добросердечном, как «об их заступнике и милостивце» [18]. Так, местный помещик П. К. Шугаев описывает случай, который произошел во время одного из приездов поэта в Тарханы, когда тот служил в лейб-гвардии Гусарском полку. В деревню в это время возвратилось после двадцати лет военной службы шесть солдат и Лермонтов распорядился выделить им пахотную землю и необходимое количество строевого леса для постройки изб. Он не спросил при этом согласия бабушки и не сообщил ей о принятом им решении. Конечно, Елизавета Алексеевна была очень недовольна, но распоряжения внука не отменила. Этот случай характеризует поэта и как человека, который хорошо знал реальную жизнь – он дал отставным солдатом именно то, что было им необходимо в то время.

Что касается его характера, то Р. И. Дорохов говорил А. В. Дружинину, что «немногие из русских читателей знают, что Лермонтов, при всей своей раздражительности и резкости, был истинно предан малому числу своих друзей, а в обращении с ними был полон женской деликатности и юношеской горячности». Это подтверждает и Н. П. Раевский: «Любили мы его все. У многих сложился такой взгляд, что у него был тяжелый, придирчивый характер. Ну, так это неправда; знать только нужно было, с какой стороны подойти. Особенным неженкой он не был, а пошлости, к которой он был необыкновенно чуток, в людях не терпел, но с людьми простыми и искренними и сам был прост и ласков (выделено нами. – Авт.). Над всеми нами он командир был… Он хотя нас и любил, но вполне близок был с одним Столыпиным».

Распространению различных домыслов и слухов о великом поэте способствовало и то обстоятельство, что на публикацию каких-либо сведений о смертельном поединке длительное время был наложен негласный запрет. Об убийстве Лермонтова на дуэли из всех российских газет сообщил только один «Одесский вестник». Но отношение к этому событию русского общества и, особенно, офицерского корпуса, лучше всего, как нам представляется, выразил полковник князь В. С. Голицын: «Россия лишилась прекрасного поэта и лучшего офицера. Весь Пятигорск был в сокрушении, да и вся армия жалеет об нем» (выделено нами. – Авт.). [19]. Это ясное и лаконичное суждение, как и положено военному, в полной мере характеризует Лермонтова и как поэта, и как офицера.

Литературный критик Дружинин, который сам в молодости был офицером лейб-гвардии Финляндского полка, так написал об этом событии: «Как ни хотелось бы и нам поделиться с публикою запасом сведений о службе Лермонтова на Кавказе… мы хорошо знаем, что для таких подробностей и сведений не пришло еще время». Но в своей так и не вышедшей в печать статье он утверждал что, по его мнению, дело не в частном поединке между двумя поссорившимися сослуживцами, а в убийстве, спланированном врагами поэта под видом дуэли: «Безвременная насильственная смерть заканчивает всю эту великолепную картину, невольная злоба наполняет душу нашу, – злоба на общество, не сумевшее оградить своего певца, злоба на презренные орудия его гибели, злоба на мерзавцев, осмелившихся ей радоваться или холодно встречать весть, скорбную для отечества» [8].

Двойственное и достаточно лицемерное отношение к Лермонтову характерно для «революционных демократов»: на публику одно, в частной переписке, – другое. В предыдущей главе уже упоминалось о восторженном отзыве Белинского о Лермонтове после встречи с ним на арсенальной гауптвахте. В рецензии на второе издание «Героя нашего времени» Белинский писал в 1841 году: «Беспечный характер, пылкая молодость, жадная впечатлений бытия, самый род жизни – отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединенной думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура его начала устаиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться вглубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени».

Обратите внимание – никакого даже косвенного упоминания, что поэт еще и офицер, который обязан выполнять свой долг по защите Отечества, поэтому утомленность «суетою жизни» – нечто весьма странное в характеристике поэта. Это некий штамп романтической литературы, абсолютно чуждый Лермонтову, и зачем его использовал Белинский – непонятно. Для барышни, желающей привлечь к себе внимание, покрасоваться и пококетничать, может быть, это и свойственно, но для русского офицера такое состояние просто недопустимо. Тем не менее, в данной рецензии оценка Лермонтова известным критиком, на первый взгляд, вполне положительная. Но в личном письме к К. X. Кетчеру Белинский сообщает: «Вот тебе несколько новостей: Лермонтов убит наповал, на дуэли. Оно и хорошо: был человек беспокойный, и писал, хоть и хорошо, но безнравственно, – что ясно доказано Шевыревым и Бурачком» [20]. Странная сентенция и как ее нужно понимать, – радоваться что поэта убили? Здесь, конечно, чувствуется ирония, и это понятно из дальнейшего текста, но она, по меньшей мере, абсолютно неуместна в данной ситуации. Что же касается Шевырева и