Коварный искуситель - Моника Маккарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От его ровного, лишенного эмоций голоса сердце Беллы рвалось на части. Ей хотелось дотронуться до него, утешить, но она знала, что сделает только хуже. Не сейчас. А может быть, никогда.
– Джулиана притворилась, будто рада меня видеть, а потом ее брат бросил меня в подземелье и наградил вот этим, – он показал на спину, – пока пытался заставить признаться в совершенном якобы предательстве. – Лахлан усмехнулся. – Кажется, в конце концов даже он начал сомневаться в моей виновности.
Ужас сковал Беллу. Так спокойно он говорил о величайшей жестокости, которую ему пришлось вытерпеть! Будто это было с кем-то другим. Она понимала, что это лишь краткое изложение произошедшего и что Лахлан умалчивает о многом – не хотелось даже представлять, о чем именно.
Вот и объяснение, почему ему стало плохо в подземном коридоре, откуда взялась паника в Пиблсе, когда его волокли в подземелье. Белла лучше, чем кто бы то ни было, понимала природу этого леденящего душу страха.
Их глаза встретились, и он догадался, о чем она думает.
– Ну вот теперь вы знаете мой маленький секрет: не люблю я эти дырки в полу.
Это было сказано таким легкомысленным тоном, словно о чем-то обыденном, но он не смог ее обмануть. Разве могла она не восхищаться Лахланом после того, что ему пришлось вытерпеть? Предательство самых близких людей, тюрьма и страдания, которых она не могла себе даже вообразить. У него отняли все, но он терпел лишения и боролся.
И выжил.
Точно так же, как выжила она.
– И еще не люблю каморки и решетки.
Белла взглянула на лежащий у его ног замок, и ее осенила новая догадка.
– Кандалы. Замок в туннеле. Вот почему вы так ловко с ними справляетесь?
Он насмешливо поиграл бровью, явно удивленный, что Белла увидела связь, и, потянувшись к щиколотке, извлек что-то из-под кожаной подметки сапога и протянул ей. Предмет выглядел как гвоздь, но без острого конца.
– Держу запасной в сапоге, на случай если при мне не окажется моей сумки. К сожалению, науку открывать замки я освоил гораздо позже, а Дунстаффнаг покинул куда менее достойным путем.
Белла склонила голову, ожидая продолжения.
– Там было полно крыс, и они прогрызли огромные дыры под стенами. Вот я и выкопал себе лаз, расширив один из крысиных ходов.
Белла содрогнулась. Крысы! Эти мерзкие твари были ей отвратительны. Господи, как же он все это выдержал!
Лахлан замолчал, но она понимала, что ему еще есть что сказать. И на сей раз, когда положила руку ему на плечо, он ее оттолкнул.
– А что было с вашей женой?
– Мне следовало сразу уехать, но, зная, что она любит гулять возле замка, я ждал ее на пляже. – В его спокойном голосе она теперь услышала нотки сожаления. – Я преградил ей путь. Одному Богу известно, чего я ждал. Извинений? Объяснения? Или же отрицания содеянного? Я был так разгневан, что мне нужно было хоть что-нибудь. Конечно, ее чуть не хватил удар, когда она меня увидела: подозреваю, думала, что ее братец уже успел со мной расправиться, – и притворилась, будто ничего не знала об обвинениях. Мне так хотелось ей верить, но как только я повернулся к ней спиной, она набросилась на меня с кинжалом в руке.
Белла взглянула на неровный шрам на его щеке, и он кивнул:
– Да, это теперь вечное напоминание, что ни в коем случае нельзя поворачиваться спиной к красивой женщине.
Сказано это было шутливым тоном, но Белла прекрасно поняла, что за ним скрывалось. Предательство жены стало формой, по которой отливался его характер, так же как и равнодушие матери. Он никогда не знал ни доверия, ни любви. С гневом и болью справиться было бы проще, с холодной неприязнью – намного хуже. Разве мог он поверить в то, о существовании чего не подозревал?
– Я споткнулся и упал на нее, пытаясь выхватить у нее этот нож, а когда поднялся на ноги, кинжал торчал в ее животе. Как видите, слухи не врали, по крайней мере насчет убийства.
– Но вы же не виноваты! Господи, Лахлан, она же пыталась вас убить!
– Ну она же женщина… – возразил он сухо.
Белла ушам своим не верила.
– Значит, оправдания быть не может? Вы говорите, что для вас не существует ни правил, ни законов. Но, Лахлан, вы чтите традиции больше, чем готовы признать!
Он взглянул на нее с укором – ему явно не понравилось ее замечание.
– Когда я вернулся домой, в замок Тиорам, к моей семье, то узнал, что меня признали виновным в измене. Все мое имущество – все, чем я владел, – было забрано в казну.
– Но ваши родные, неужели…
У него дернулся мускул.
– Мои родные поверили, как и все прочие.
– И вы не попытались им объяснить?
– Зачем? Я понял, что мое присутствие им в тягость, поэтому решил отправиться в Ирландию и наняться в солдаты, чтобы заработать себе на жизнь.
– Значит, вы ожидали от родных слепой преданности, но сами на такую преданность не способны?
Вокруг его рта залегли горестные складки.
– Оставьте, Белла. Не думайте, будто можете меня понять. Никто не может.
Но она не могла успокоиться. Впервые ей стало многое понятно: почему его раздражает собственная реакция на нее, почему он так упорно сопротивляется. Он думал, что из-за его чувств к жене погибли друзья, что плотская любовь заставила его забыть свой долг.
Было ясно: Лахлан думает, что она тоже принесет ему беду, – поэтому ей не доверяет. От женщин вместо любви и заботы он видел лишь зло и предательство. Но она хотела, чтобы он понял: ей можно верить.
– Я не ваша жена, Лахлан, и никогда бы вас не предала.
Он рассмеялся так, что она опять почувствовала себя наивной дурочкой.
– На предательство способен каждый. Главное – знать, за какие ниточки потянуть.
– Значит, лучше всю жизнь жить в страхе? Прогнать всех, чтобы никто не мог
