Коварный искуситель - Моника Маккарти

Он окинул ее суровыми взглядом.

– Я думаю не о себе.

О тех, кто рядом, догадалась Белла. Он все еще винит себя в смерти тех людей.

Вдруг на ум ей пришла безумная мысль. Нет, этого не может быть. Однако мысль, раз возникнув, уходить не желала. Что-то он сказал как раз перед тем, как излиться в нее. Тогда она едва обратила на его слова внимание, но сейчас, когда он заговорил о жене, вспомнила.

Белла приблизилась к нему и заглянула в глаза.

– Лахлан, что вы имели в виду под этим «слишком долго»?

Он отвернулся, уставившись на языки пламени, потом мрачно ответил:

– У меня не было женщины… некоторое время.

Ее сердце так и подскочило.

– И как долго продолжалось это «некоторое время»?

Он обернулся к ней и на удивление спокойно признался:

– С тех пор, как умерла моя жена.

– Но это случилось…

– Десять лет назад, – закончил он сухо.

Белла ушам своим не верила: как такое возможно? Красавец мужчина, настоящий самец – и жил монахом?

Должно быть, она спросила об этом вслух, сама того не заметив, потому что Лахлан хрипло рассмеялся и сказал:

– Есть другие способы получить облегчение, да и не до того было: все время воевал. И до недавнего времени меня все устраивало: дело-то, в общем, обычное. Например, рыцари-тамплиеры считают, что это только укрепляет силу воли.

Кого он хочет обмануть? Белла понимала, что дело тут не в религии и не в воинской доблести, и тихо спросила:

– И долго еще вы собираетесь себя казнить, Лахлан?

– Я себя не казню, с чего вы взяли? Или не помните?

– Помню, конечно, – поспешила ответить Белла. Разве такое забудешь… Вот он напомнил, и тело окатило жаркой волной.

Отблески пламени костра плясали в его глазах. Пока они разговаривали, наступила ночь, и в старом каменном доме стало совсем темно. Казалось, они одни в целом мире. И это было опасно.

Ей было не по себе – он так близко! Только протяни руки – и ладони коснутся его обнаженной груди. Дух захватывало при одном взгляде на это совершенство. Многие годы сражений и тренировок не прошли даром. Загорелая кожа блестела на широких плечах, могучих руках с рельефными мускулами. Ни унции жира, крепкая грудь и тугой живот. Белле потребовалась вся ее сила воли, чтобы не броситься ему на шею, обнять, почувствовать под ладонями эту невероятную мощь.

Осознав, что беззастенчиво разглядывает его тело, она поспешила отвести взгляд, а в глазах Лахлана загорелись опасные огоньки.

– Это плохая мысль, Белла.

Мягкое предостережение, прозвучавшее в его голосе, ее не остановило. Ей казалось, что можно найти удовлетворение в страсти, но она ошибалась: хотелось большего. Гораздо. Она ему небезразлична – осталось только заставить его в это поверить.

– Почему?

– Мне больше нечего вам предложить.

Неправда. Как же он не видит? Белла положила руки ему на плечи и сразу почувствовала, как ее пронзают огненные токи, будто молния. Каждый нерв затрепетал, и твердая теплая плоть обожгла ладони. Она ощутила, как под пальцами напрягаются мускулы, словно стремятся вырваться на волю.

Господи, ну как ему доказать, как убедить…

Мышцы на его шее превратились в тугие канаты. Лахлан стиснул кулаки, прижав руки к бокам, и предупредил:

– Это ничего не изменит.

Для нее уже изменило, и Белла не собиралась отступать. Она никогда не останавливалась на полпути, так незачем и начинать. Недолго думая, она наклонилась вперед и завладела его губами.

Глава 17

Лахлан тут же схватил ее в объятия, усадил к себе на колени и принялся с жадностью, так что она вздрогнула всем телом до пальцев ног, целовать. Это был жаркий и властный поцелуй, не столь яростный и неистовый, но, как прежде, исполненный страсти.

И Белла уступила соблазну. Господи, он ее целовал! Каждое движение умелого языка, каждое прикосновение губ погружали ее в бездну наслаждения, откуда она выныривала без сил и, кажется, даже без костей, превращаясь в тряпичную куклу.

Внутри ее словно росли и лопались теплые пузыри. Лахлан теперь заботился о том, чтобы она получила удовольствие. Не только плотская страсть сейчас руководила – не в том смысле, как она знала, – но и нежность: Белла буквально купалась в нежности…

Она обвила руками его шею. Груди, не сдерживаемые корсетом, терлись о его могучую грудь, крепкую и неподатливую, как скала, только горячую. Тонкая ткань сорочки была ненадежной преградой, но ей хотелось ощутить его своей обнаженной кожей, почувствовать сосками жар твердого как сталь мужского тела!

Ее руки блуждали по широким могучим плечам, гладили вздымающиеся бугры мышц, пальцы инстинктивно впивались в твердую плоть, точно проверяя на крепость, и он горел ответным огнем, напрягаясь каждым мускулом.

По ее телу прошла дрожь – сладкое предчувствие любви. Это же надо – терять голову от одного вида мускулов, пусть даже таких выдающихся. Впрочем, физическая сила иногда действует очень возбуждающе, если мужчина создан не только для убийства, если может защищать и оберегать.

Ее восхищало, как эти большие руки обнимали ее, как ее мягкость обтекала его стальную твердость. Одна рука уже властно обхватывала ее ягодицы, удобнее устраивая на коленях. Белла уже чувствовала, как сильно он ее хочет: твердый ствол упирался в нее через ткань ее штанов, – и, судя по его размерам, он сгорал от желания.

Она беспокойно ерзала, стонала. Жаркая влага скопилась между ног как обещание неземного наслаждения, которое ждет впереди…

Из его груди вырвался не то рык, не то хрип, рука погрузилась в ее волосы, обхватила затылок, и она, откинув голову, упивалась поцелуем, принимала медленные, настойчивые движения его языка и охотно отвечала, выпивала до дна. Ей хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно. Оба тонули в жарком омуте желания.

Лахлан знал, что все это неправильно, но ничего не мог с собой поделать: перестать целовать Беллу было выше его сил: она такая сладкая!

Похоть, напомнил он себе. Это всего лишь похоть. Это стеснение в груди, эта жаркая волна, которая подхватывала его каждый раз, когда он смотрел в ее глаза, – все это ровно ничего не значило, черт возьми.

Лахлан еще в пору юности усвоил правило: сделай женщину счастливой, и она сделает счастливым тебя, – и всегда следил, чтобы женщина получала удовольствие.

А сейчас ему доставляло несказанное удовольствие проникать языком в восхитительную глубину ее рта, исследовать руками изгибы тела. Несмотря на худобу и тонкую талию, ее груди были упругие и полные, идеальной формв, ягодицы небольшие, но округлые, плотные.

Лахлан не спешил.