Коварный искуситель - Моника Маккарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похоть, будь она проклята! Она его манила, увлекала туда, куда он идти не хотел, соблазняла своей исходившей из сердца нежностью, каждым движением языка пытаясь заставить вырвать у него то, что он никак не хотел отдавать.
И добилась своего, видит Бог. Он почувствовал стеснение в груди, что-то схватило за сердце, наполнило теплом и нежностью.
Ему не нравилось то, что с ним происходит, как это ни назови. Нельзя, чтобы это случилось опять. Черт, кого он пытается обмануть? Он никогда не испытывал ничего подобного. Это не просто желание, а что-то более глубокое, гораздо сильнее зова плоти – нечто такое, что ему не предназначено.
Эта женщина не для него, вот что. Слишком много условий – и слишком большие надежды. Нужно вернуться в свою колею. Он оторвался от ее губ.
Она взмахнула ресницами, пытаясь увидеть сквозь исполненную страстной неги пелену, туманившую ее огромные синие глаза, почему он отстранился. Длинные светлые волосы, вспыхивавшие отблесками пламени костра, падали ей на лицо спутанной копной, придавая такой вид, что невозможно было оторваться.
Лахлан стиснул зубы, запрещая себе даже смотреть на приоткрытые алые губы, с которых срывались легкие судорожные вдохи, и призыву которых невозможно было противиться.
– Раздевайтесь.
Она удивленно взмахнула неправдоподобно длинными ресницами.
– Что?
Глядя ей в глаза, он грубо объяснил:
– Не в одежде же мне вас… иметь.
Маленькая морщинка залегла между ее бровями, и он ощутил болезненный укол в сердце, но постарался сохранить самообладание. Если она этого хочет, то получит, но на его условиях. В каком-то смысле его намерения не оставляли сомнений.
Белла колебалась, и Лахлан было решил, что она возмутится, но вот смущение исчезло, лицо ее прояснилось. Она даже глаз не отвела, а, сощурившись, молча мерила его испытующим взглядом.
– Вот, значит, как?
Он скрипнул зубами.
– Именно.
Поджав губы, Белла начала медленно снимать одежду, и чопорность ее движений подсказала ему, что она в ярости. Он ее не винил: сама напросилась.
Плед, камзол, рубашка, брюки, чулки, башмаки… один за другим предметы мужского гардероба падали к ее ногам, и с каждым его сердце ускоряло свой ритм.
Наконец она встала перед ним гордая: мятежная в полной, абсолютной и колдовской наготе – и насмешливо повела бровью:
– Надеюсь, я оправдала ваши ожидания?
У Лахлана пересохло во рту, он едва дышал, словно превратился в камень. Боже, зачем спрашивать? Она была прекрасна. Похудевшая и хрупкая, но оттого ничуть не подурневшая: полные упругие груди, узкая талия, мягкие округлости бедер, длинные стройные ноги и безупречная кожа цвета слоновой кости, оскверненная кровоподтеками, которые все еще виднелись на груди и шее.
При виде синяков в нем вспыхнул было гнев: Лахлан не забыл, что сделал с Беллой тюремщик, – но тут же проснулся защитник. Ему захотелось заключить ее в объятия, прижать к груди, беречь и лелеять – всегда.
Лахлан намеревался доказать ей, что все это исключительно следствие плотской страсти, но странная смесь силы и слабости пробудила в нем чувства, которых он никогда дотоле не испытывал. Сейчас он напоминал себе кузена Максорли, или Маклауда, или Кэмпбелла. Она его смущала, делала из него полного идиота, внушала мечты о том, чему не суждено сбыться.
Или он ошибается?
Он посмотрел ей в глаза, и Белла сказала, ничуть не смутившись:
– Ваша очередь. Если вы хотите смотреть, чем я хуже?
Она хотела знать, как далеко он зайдет. Что ж, он ее не разочарует.
– Разденьте меня сами.
Лахлан хотел быть достойным противником, но его выдал внезапно севший голос, стоило лишь представить, как ее руки дотрагиваются до него…
Господи, похоже, он теряет голову!..
Белла подошла к нему вплотную, с гордо поднятой головой, что королева, только совершенно нагая. Он судорожно вздохнул. Ее груди едва не касались его лица. На нежной коже цвета сливок соски казались спелыми ягодами, которые так и просились в рот. Ему пришлось схватиться за сиденье стула, на котором он сидел: слишком велико было искушение протянуть руки и коснуться ее груди.
Когда ее руки дотронулись до его живота, он судорожно втянул воздух сквозь зубы, весь напрягся, а она не торопилась, копаясь с завязками его штанов. Это была такая изощренная месть: легкие, поглаживающие прикосновения ладоней и пальцев.
Белла не смогла сдержать возглас изумления, когда он наконец освободился от оков одежды. А он чувствовал, как под ее взглядом – отнюдь не невинным – возбуждается еще сильнее.
Мелькнул язычок, облизнув нижнюю губу, он было решил, что она собирается ласкать его губами, и стиснул зубы под влиянием возникшей в мозгу картины, на лбу выступил пот. Промедление его убивало, но он не покажет ей, как страдает, не даст почувствовать власть над ним. Однако это сражение с самим собой Лахлан выиграть не мог, они оба знали, и Белла доказала это, сделав следующий ход. Стало совершенно ясно, кто из них главный, отвечает вызовом на вызов. Он был совершенно потрясен, когда она положила руки ему на плечи и невинно поинтересовалась:
– Могу ли я оседлать вас, милорд?
Сердце Лахлана буквально перестало биться, каждая мышца задрожала в сладком предвкушении. Она же, не дожидаясь приглашения, села на него верхом, медленно впуская его в жаркое и охотно готовое принять его лоно.
О боже! Лахлан хватал ртом воздух, не сводя с нее глаз, пока дюйм за дюймом проникал в бархатные влажные глубины. Он видел, как по ее лицу разливается удовольствие, как ей это нравится, и услышал тихий стон, когда заполнил ее собой.
Лахлан обхватил руками ее бедра, осторожно направляя движение вниз. «О господи, да!» Он уже забыл, что именно хотел ей доказать. Белла стонала, выгнув спину, пока он пронзал ее так глубоко, как только было возможно. Он целовал ее шею, груди, облизывал соски, брал в алчущий рот, сосал, покусывал…
Было горячо. Невероятно горячо.
Ей этого было мало, и она начала двигаться, скакать на нем, вздымаясь над ним, вращая бедрами, и при этом не сводила с него пристального взгляда.
Она как будто держала его на ниточке, тянула ближе и ближе к себе до тех пор, пока они не стали неразрывным целым.
Во власти
