Белый шаман - Николай Шундик

Допрос шёл на культбазе, в комнате для гостей. Следователь милиции Дмитрий Егорович Желваков искренне пытался понять Пойгина. Переводчиком у Желвакова был инструктор райисполкома Тагро.

– Внуши Пойгину, – просил его Желваков, – пусть он всё объясняет точно, а то похоже, что он, чудак такой, наговаривает на себя. Пусть расскажет ещё раз, как он убил Аляека. Почему у него оказались три раны?

Пойгин отвечал нехотя, порой выражал удивление, что ему задают странные вопросы.

– Скажи русскому, что я в Аляеке ещё раз убил росомаху. И не одну. Я убил в нём росомаху с ликом Рырки и ещё одну – с ликом Вапыската. Четвёртый выстрел послал в камень как предупреждение росомахе с ликом Эттыкая…

Тагро добросовестно перевёл ответ. Желваков попытался было записать, однако бросил карандаш на стол, мрачно задумался.

– Чёрт его знает, что и записывать. – Долго смотрел на Тагро отсутствующим взглядом, вдруг спросил: – Почему он называет себя шаманом?

– Он белый шаман…

– Но всё-таки шаман. Я вынужден занести это в протокол. Теперь вот и доказывай, что он не верблюд.

Догадавшись, что Тагро не понял, при чём здесь верблюд, досадливо махнул рукой.

– Запутались мы с тобой окончательно. Надо поговорить с Медведевым, чтобы кое-что прояснил. Кстати, мне и его допросить надо… Шутка сказать, ему пришлось, как я теперь понял, связывать этого молодца, – кивнул на Пойгина. – Лихой малый, ничего не скажешь.

Пойгин встретил Медведева облегчённым вздохом: он уже окончательно уверился, что этот человек приходит к нему на помощь в самых трудных случаях. Артём Петрович подбросил угля в печь, подогрел чайник, разлил чай по чашкам. Желваков между тем делился своими впечатлениями о Пойгине.

– Помешался на какой-то росомахе. Не пойму, дурачит он меня или, может, с каким-то заскоком…

Медведев осторожно поставил чашку на стол.

– Нет, дорогой Дмитрий Егорович, не то и не другое. Размышления вашего подследственного о росомахе – это целая философия, или, если хотите, сложный нравственный поиск…

У Желвакова вытянулась шея, ещё больше обозначился кадык.

– Даже так?

– Именно. Этот человек, так сказать, на собственной шкуре понял, что носителями зла являются, как правило, сильные мира сего, которых называли «главными людьми» тундры. Он не мог им простить их сытость, когда рядом другие умирали с голода. Он чувствовал в них отвратительную росомаху, которая следует по пятам за своей жертвой. Но если Пойгин до сих пор был борцом-одиночкой, то теперь у него есть друзья. Вот я, к примеру…

Артём Петрович шутливо постучал себя в грудь.

– Ничего себе дружка вы нашли. Он признался, что долго думал… не убить ли вас…

– Я не верил и не верю его угрозам. Возможно, он и хотел поднять на меня свой винчестер, но главное для него было – разглядеть, не живёт ли и во мне та самая росомаха, которая таит в себе, как выражаются чукчи, злое начало. И в этом тоже был поиск истины. Поначалу Пойгин был наслышан, что культбаза – исчадие самого страшного зла. И кому, как не ему, белому шаману, непримиримому врагу всяческого зла, было не встревожиться? Вот он и явился однажды на культбазу, чтобы убедиться воочию, как тут обстоят дела. Видели бы вы и слышали бы, как он дотошно всё тут высматривал и выспрашивал.

– То есть, другими словами, этот чукча пытался дойти до всего своим умом?

– Именно так. Не сразу постиг он истину. В своём воображении он, может быть, прошёл полвселенной по моим следам, прежде чем понял, куда они ведут. И пусть, пусть он мысленно целился в меня, чтобы острее разглядеть, кто я, кто мы тут все. Но выстрелил-то он в Аляека, в этого гнусного подручного здешних богатеев.

– Не знаю, будет ли оправдан этот выстрел с юридической точки зрения… Даже три выстрела.

Медведев изумлённо отодвинул от себя чашку с чаем.

– Но ведь тут… тут шёл самый настоящий бой. Аляек мог всех перестрелять из своей засады…

– Скорее всего вы правы, – задумчиво сказал следователь.

Насколько Медведев оказался прав, Желваков убедился очень скоро. Ночью кто-то стрелял по окнам культбазы. Три пули пробили и ярангу Пойгина. А наутро Желваков и Пойгин догоняли за перевалом Рырку. То, что стрелял Рырка, Пойгин определил совершенно точно: он угадывал его следы так же легко, как и след убитой им недавно росомахи.

Рырка загнал обессиленных на береговой бескормице оленей, укрылся в скалах. Пойгин тоже погнал собачью упряжку в скалы. Он объяснил русскому жестами, чтобы тот спрятался за камни. Но Желваков лишь усмехнулся, мол, за кого ты меня принимаешь, выхватил из кобуры наган и пошёл на сближение с Рыркой. Пули винчестера, дробившие камни, не остановили Желвакова. Вдруг следователь схватился за плечо и повалился на снег. Пойгин выстрелил наугад между камней и утащил русского за скалу. Рырка был где-то рядом.

– Русский жив? – спросил он из-за скалы так, будто нащупывал возможность примирения с Пойгином.

– Он жив. Но ты будешь мёртв! – ответил Пойгин, ужасаясь тому, как быстро под русским краснеет снег.

Да, это такая же кровь, как у Кайти, как у Клявыля: покидает человека жизненная сила…

– Добей русского, и я всё тебе прощу! – крикнул Рырка.

– Зато я тебе ничего не прощу!

– Иди к своим собакам и уезжай. Я не буду в тебя стрелять.

– Не хитри, вонючая росомаха. Сегодня я сниму с тебя шкуру.

– Я знаю, у тебя родилась дочь. Недолго ты будешь видеть, как она сосёт грудь твоей Кайти, если даже уйдёшь из этих камней живым. Выбирай: или этот недобитый русский, или дочь…

– Я не хочу слышать твоего лая, подлая росомаха. Пойгин смотрел на русского и думал о том, что его надо как можно быстрее увезти на берег. Но как? Рырка убьёт их обоих, как только они покинут камни. Желваков, кривясь от боли, с надеждой смотрел на Пойгина.

– Не оплошай, брат, – прошептал он одеревеневшими губами. – Не оплошай.

Пойгин лёг на снег и пополз за скалу. Рырку он увидел так близко, что мог схватить его за ноги. Тот шарил рукой в расщелине, видимо намереваясь взобраться наверх. Если бы ему это удалось, он мог бы прыгнуть на русского сверху, как росомаха. Почувствовав опасность, Рырка быстро обернулся, вскинул винчестер, но было поздно: Пойгин опередил его…

Подув на окоченевшую руку, Желваков поднял наган: он не знал, кто покажется из-за скалы после выстрела, который только что прозвучал. Показался Пойгин…

– Спасибо, брат, – прохрипел Желваков и потерял сознание.

Пришёл он в себя уже в больнице культбазы.

Кайти кормила грудью ребёнка, прислушиваясь к каждому шагу у яранги: не вернулся ли Пойгин? Тревога за него, казалось, иссушала молоко. Маленькая Кэргына почти беспрестанно плакала: никак не могла насытиться… Кайти знала, что Пойгин вместе с русским, которого звали милиционером, помчался на собаках, чтобы настигнуть подлую росомаху с ликом Рырки. О, она слишком хорошо знала, что такое Рырка. Ей вспомнилась первая встреча с ним. Самодовольный, всесильный, он нисколько не сомневался, что Кайти покорится беспрекословно, стоит ему сказать ей лишь одно слово. Но вышло по-другому. С какой яростью Рырка воспринял её отпор! Казалось, что широкие ноздри его разорвутся – так свирепо он дышал, словно бык, у которого увели важенку. Рырка представлялся Кайти страшным существом, способным рушить камни, перегрызать железо. И вот теперь по следу этого зверя устремился Пойгин. И Кайти не знала, чем унять тревогу, как прогнать липкий озноб страха. Добавив огня в светильнике, плотнее прижала к себе Кэргыну. Вот она, крошечная девочка, женщина из солнечного света – таков смысл её имени. Рядом мать и дочь – Маленькое ходячее солнышко и Женщина из солнечного света. И если в них так много солнца, то всё, всё должно быть хорошо. Нельзя так волноваться, иначе страх пережжёт молоко. Надо успокоиться. Надо вспомнить, что говорит Пойгин о солнце, которое прогоняет любое зло, а стало быть, и зло страха. Как жаль, что Кэргына ещё совсем мала и не годится в собеседницы. Но пусть, пусть слушает, она всё-таки живое существо, пусть и крошечный, но человечек.

Осторожно дотронувшись губами до ушка дочери, Кайти заговорила, раскачиваясь:

– Ты не знаешь, какой этот Рырка. Даже лик у него как будто не человеческий. У него столько оленей, что уже никто не может их сосчитать, и половина – с чужим тавром. Когда я смотрела на Рырку, мне казалось, что из-под ног его, как из-под копыт, летят камни и земля, а из ноздрей пышет пламя. Вот с кем пошёл мериться силой твой отец.

Кэргына, словно поняв страшный рассказ матери, вдруг снова заплакала, личико её сморщилось, покраснело.

– Ну, ну, успокойся, отец твой может одолеть любого зверя, одолеет и Рырку, хотя этот Рырка – настоящий келючи. Но твой отец выходил и на келючи и остался жив, а келючи сожрали звери и расклевали птицы. Я вижу, ты меня понимаешь, ты успокоилась. Вот и мне стало спокойнее. Как хорошо мне видеть тебя, слышать твой запах! Ты будешь здоровой и красивой, как твой отец. Нам бы только дождаться его возвращения. Он такой сильный и ловкий. О нём говорят, что он человек, которому не может помешать ни один, даже самый злой дух страха. Ты появилась в этом мире потому, что я убежала с ним, не послушав ни мать, ни отца. Мы блуждали по тундре из стойбища в стойбище, холод и голод бежали за нами и кусали, как собаки. Мы вернулись на берег, и, кажется, мать с отцом нам все простили. И я не знала, какую принести жертву духам за их благосклонность ко мне, за благосклонность к человеку, которого я люблю больше жизни. Я бы принесла в жертву духам даже собственную жизнь, но тогда умер бы и Пойгин. Я думала, что духи будут к нам благосклонны ещё долго-долго, но случилось по-другому. Нас изгнали из родного стойбища, потому что был осквернён наш очаг. Так сказали старики. Так в каждой яранге говорил Ятчоль. Ему очень хотелось изгнать Пойгина. Он думал, что Пойгину станет жалко ярангу и всё, что было в ней. И тогда люди перестанут верить, что он белый шаман. Но Ятчоль и на этот раз оказался с пустым капканом. Твой отец не пожалел ничего. Даже карабина совсем нового не пожалел, только бы не ждали люди со страхом нашествия рассвирепевших духов.